История была не просто банальной, она была, пожалуй, безнравственной.
— Дети у них есть? — спросила я и подумала: «А может, по любви вышла? Ему тогда было около пятидесяти...»
— Она не хочет пока детей, — не то равнодушно, не то осуждающе пояснила Лариса. — Она говорит: замуж можно и так, по расчету, а детей — только по любви.
— Выходит, любви ждет?
— Может, и ждет. Только время-то не ждет — уходят годы-то.
И сожаление, и осуждение, и раздражение против Киры теперь слышались совершенно отчетливо.
— А работа? — спросила я, теряя надежду. — Кто она теперь, кем стала?
— Да никем. Много что начинала, бросала... Только вот шьет хорошо.
Я чувствовала, ей не хочется говорить о Кире, и спросила напрямик:
— Вы не дружите?
— Нет, — так же прямо ответила Лариса.
Я хотела спросить еще, переписываются ли они, но Лариса, поглядев на меня как-то оценивающе и чуть поколебавшись, призналась:
— А ведь она здесь, в Тагиле. — И, еще помолчав, выпалила, словно выстрелила словами: — Хотите, могу адрес дать!
Замолчала, недовольная собой. Видно, говорить Кирин адрес не входило в ее планы.
Теперь я чуть поколебалась и посмотрела на Ларису попристальней. Спросила себя, хочу ли видеть «благополучную», расчетливую, великолепно одетую и «вырвавшуюся на свободу» Киру Ц. И ответила Ларисе:
— Не надо.
Мы простились сдержанно, даже из вежливости не изобразив на лицах улыбок и не сказав приличествующих моменту бесполезных, но обязательных слов. Лариса была недовольна, что сообщением своим обманула какие-то радужные мои надежды, и я недовольна, что обманулась, что действительность не подтвердила моих ожиданий и вместо закономерного благополучия, вместо логического завершения положительного образа преподнесла мне вполне фельетонный сюжет с классически отрицательной героиней.
Она, эта теперешняя Кира, как-то сразу отделилась в моем представлении от той растерянной, искренней и счастливой девчонки, что кричала мне в трубку междугородного телефона: «Поступаю на завод!.. Иду получать пропуск!..» «Теперешняя» была чужим, неприятным, не интересным мне человеком, а та, прежняя Кира, оказывается, все эти годы оставалась жить только в моем воображении.
Я продолжала видеть и слышать, как она с отчаянием, стыдом, болью и недетской решимостью рассказывает о своей уродливой жизни. Как потом — оттаявшая, повеселевшая — азартно спорит со мной в гостиничном номере, как стоит на вокзальном перроне А своим переполненным несказанными словами молчанием не отпускает меня уйти в вагон.
Мне тягостно ее молчаливое присутствие, и я говорю какую-то ерунду, что-то не нужное нам обеим, потому что серьезное все сказано и возвращаться, снова притрагиваться к нему нельзя.
Она молчит, прячет левую руку на груди, за отворотом пальто. Я теряю терпение и поднимаюсь на подножку. Вагоны чуть вздрагивают, платформа с людьми, старое деревянное здание вокзала, состав на соседнем пути плавно и медленно плывут назад. Кира делает несколько шагов рядом с вагоном, быстро, словно решившись, выдергивает из-за отворота пальто руку и протягивает мне тетрадь в твердых картонных корочках. Прощаясь, я взмахиваю зажатыми в кулаке перчатками, а она кричит: «Это вам... Возьмите!» — и уже не идет, а бежит рядом.
Я понимаю вдруг, что это ее дневник, и не решаюсь взять.
Она задыхается от бега, от крика:
— Возьмите! Возьмите же!
Я ловлю тетрадь, и Кира сразу останавливается, а электровоз, победно свистнув, вырывается из переплетения путей и стрелок. Проводница закрывает дверь, уходит, а я остаюсь в тамбуре. В руках Кирин дневник... Как прятала она его на груди под пальто и как неожиданно вырвала, отдала. Словно и не тетрадь, а душу свою вынула и доверила мне...
Дома, едва полистав, я убираю дневник, чтобы больше никогда не открывать. Так много рассказав, Кира и без того впустила меня в свою душу, и я не могла тогда — не хотела! — узнавать больше, чем уже знала. Пожалуй, даже страшилась этого. И очень обрадовалась Кириному бодрому звонку, сообщению, что устроилась она на завод.
Мне хотелось хорошего конца всей этой плохой истории, и я с готовностью, с легкостью поверила в него, посчитала свою журналистскую миссию благополучно законченной и, так и не прочитав заветной тетради, отослала ее на Тагильский почтамт до востребования.