Память вернулась к нему внезапно — просто в одно прекрасное утро Джедай (мысленно она по привычке называла его так) проснулся и сказал ошеломленно: «Лесли, я вспомнил… я все вспомнил!..»
Оказывается, раньше он жил в поселке, основанном на острове Кейп-Роза в Калифорнии экипажем уцелевшей во время Перемены атомной подводной лодки. Бывший морской пехотинец, именно там он выучился профессии плотника, именно там женился на женщине намного старше себя и счастливо прожил с ней одиннадцать лет.
После того как жена его погибла во время шторма, Джедай вызвался добровольцем в разведывательный полет — предполагалось, что восстановленный механиками поселка легкомоторный самолет долетит до Лас-Вегаса, дозаправится там взятым с собой топливом и вернется обратно в Калифорнию.
Самолет взлетел, поднялся над горами Сьерра-Невады… что было дальше, Джедай не помнил. Но теперь, когда он знал, где его дом, он стремился туда всей душой; звал Лесли с собой, утверждая, что им обоим там будет хорошо.
И вот прошлой весной, в середине марта, они двинулись на северо-запад, в направлении Кейп-Розы. Путь предстоял долгий — от Аризоны до Калифорнии почти тысяча миль…
Тосковала Лесли по нему, если честно, ужасно, особенно первое время. Злилась на себя, но ничего не могла поделать. Не хватало теплых сильных рук, обнимавших ее по ночам, улыбки, которой он встречал ее, когда она возвращалась с охоты, да и просто живого человека, с которым можно было перемолвиться словом.
Нет, она не жалела, что ушла с Кейп-Розы, — и даже не потому, что жена Джедая оказалась жива, а потому, что место это, где женщина не имеет права даже за пределы поселка выйти и где считается, что одной ей жить «негоже», было явно не для нее. (Но почему он не пошел за ней, не попытался удержать?! Конечно, это хорошо — если бы он стал ее останавливать, уговаривать, уйти было бы труднее. Но все равно — почему даже не попытался?!)
Прошел добрый месяц, пока Лесли заново привыкла варить похлебку не на двоих, а на одного человека и не просыпаться по ночам, тщетно пытаясь придвинуться к теплому телу рядом. Но даже сейчас рана все еще побаливала и лишний раз растравлять ее, объясняя всем и вся, куда делся Джедай, не хотелось.
Конечно, Дженет тоже наверняка спросит о нем — но для нее Джедай всего лишь бездумный «осел», об их отношениях она не знает, и ей можно ответить просто: пришел в себя и вернулся в Калифорнию, к своим. Если они договорятся — а Лесли в этом почти не сомневалась — тогда она сходит в Форт-Бенсон и принесет оттуда и вещи, которыми расплатится за зимовку, и кое-какие товары, чтобы весной, когда она отправится в путь, было чем торговать.
И надо, наконец, потратить пару дней и перетащить оставшиеся там вещи в один зал!
Когда произошла Перемена, Лесли было пять лет. В тот момент она даже не осознала, что мир вокруг нее безвозвратно изменился: рядом по-прежнему была мама, на завтрак — каша или хлопья с молоком, а самым главным человеком из всех, кого она знала — полковник Брэдли.
Именно он, командир Форт-Бенсона, сделал все, чтобы после Перемены уберечь людей, за которых отвечал. Большим подспорьем ему стало то, что в подземных пещерах под базой был расположен огромный склад, где хранились самые разные вещи: обмундирование, палатки, консервы, герметично упакованные сухие пайки, постельное белье и инструменты.
Все обитатели Форт-Бенсона — и военнослужащие, и беженцы, которым повезло добраться до базы — работали от зари до зари: строили теплицы и обрабатывали землю, охотились и заготавливали дрова. Неудивительно, что и Лесли лет с девяти начала ухаживать за больными в лазарете и гордилась тем, что ей доверяют такое важное дело.
Мама понемногу, между делом, учила ее азам своей профессии. В двенадцать лет Лесли могла сделать укол и поставить капельницу, зашить рану и наложить повязку; в четырнадцать — ассистировала при операциях, умела вправить вывих и зафиксировать шиной сломанную руку или ногу.
Когда ей было тринадцать лет, к постигаемым ею премудростям добавилась еще одна «наука»: полковник Брэдли отвел ее к сержанту Калверу, инструктору по рукопашному бою, и приказал, чтобы тот научил Лесли всему, что, как он выразился, «в наши веселые времена ей не помешает знать».