Латусима, мать Томаниса и моя прабабка, являющаяся фактически виновницей этого столпотворения, приехала последней. Знойная, южная красавица, даже несмотря на прожитые годы, выглядела как всегда безупречно. Черные как смоль волосы. Смуглая бархатистая кожа, которую только начала покрывать легонькая сеточка морщин. Темные небольшие бровки вразлет, чуть пухловатые губки и миндалевидные глаза с синими, цвета ночного неба, радужками на фоне розоватого белка. Выглядело все это вкупе не передать. Да, почти что королева. И взгляд соответствующий. Как будто это не от нее потребовали сюда явиться, а она всех собрала. Скользнула по мне взглядом, и на миг лицо скривилось в неприятной гримаске.
Ну да, у нас с ней не сложились отношения с самого моего рождения. Она-то и маму с трудом терпела, как же незаконнорожденная, хоть и внучка, кровь от крови так сказать, и то. А тут я, ага, еще хуже полукровка и, скорее всего в ее понятии, тоже рожденная вне брака. Уж она-то знала всю подоплеку происходящего в отличие от остальных.
Началось все с самого простого и в тоже время важного, причины, так сказать ареста Асоры и ее будущей казни. Как и предполагала, для большинства это уже не было новостью, так что сильных потрясений и ахов-вздохов никто не выдал, если конечно не брать во внимание выражение полного шока на лице прабабки. Ну да, куда нам королевам, снизойти до дел мирских и узнать, что творит любимица с жизнью твоего сына. Мерзко.
А вот дальше пошли следствия. За время всего моего рассказа, дополнений от непосредственных участников трагедии отца и Томаниса, а также предоставление письма Эфы, адресованного Салике, последним ко всему этому высказался и Дер, подтвердив, что мама была замужем за отцом, и сообщив, к чьему роду я принадлежу отчасти. Хорошо хоть умолчал, что я в этом роду тоже являюсь главой, пусть и чисто номинально, стояла оглушающая тишина. Она стояла и после того, как мы закончили. Правда, недолго.
Мой голос в гробовой тишине звучал как-то уж слишком звонко, но ни у кого даже мысли не возникло посмеяться над этим. Вопросов у меня было только два: «Кто дал право так поступить с судьбами других?» и «Какое наказание последует за это?»
Препираться и спорить никто и не собирался. Все прекрасно понимали, что сотворила прабабка, возомнившая себя вершительницей судеб и взявшая на себя функцию Вышнего. За такое по головке не погладят еще и наказать могут, причем весь род, если Он посчитает, что клановцы усомнились в Его силе и праве. Я уже не говорю о том, что теперь-то все прекрасно понимали, что отчасти вина, за совершенное Асорой, ложится на прабабку. Что нехорошая тень, брошенная на весь род ее рук дело.
Наказание было соответственным отстранение от дел рода и полная изоляция, грубо говоря — домашний арест, на двадцать лет. Невозможность общаться с внешним миром.
Жестоко? Возможно. Но лучше сейчас оградить от нее всех, лишив возможности вмешательства. И месть. Для такой, как она, невозможность контролировать, держать руку на пульсе, влиять на что-либо и быть не у дел — просто катастрофа.
Сможет ли она за двадцатилетие забвения понять все и изменить свой внутренний мир не знаю. Но даже если и нет, то, по крайней мере, оградим от ее влияния молодое поколение на срок, необходимый для того, чтобы былые уважение и страх перед ней стерлись в памяти нового поколения. А к тому времени, когда она сможет выйти из дома, мало кто из молодых да резвых будет помнить о былом ее влиянии в клане и лебезить не будет.
Домой добрались поздней ночью. И уставшие, разбрелись по комнатам. Ну, в смысле Ди пошел в свою комнату, а Дер, соблюдая конспирацию, добирался до моей комнаты мелкими перебежками, после того как услышал похрапывание кузена. Впрочем, конспирация вся полетела к темшарзу на следующее же утро, зря мучились только.
Утро началось с яростных ударов в дверь и злобного шипения Афера. Ди вещал на весь дом о том, что если я не открою через минуту дверь — он ее мне сам вынесет. Афер возмущался уже в голос о том, что если будут портить вверенное ему имущество — он всех вредителей изведет под корень как паразитов.
Дер, проснувшийся со мной и не решивший спросонья, что кто-то покушается на ЕГО почти беременное сокровище (приятно, когда о тебе так думают) медленно, но верно обрастал жесткой шерстью, мышцы увеличивались и бугрились, а руки, подхватив меня с кровати, вместе со своим хозяином пытались найти место поукромнее куда можно запрятать свою драгоценность на время разборок с еще недавно казавшимся адекватным родственником.