Ну раз Мастер напал, то, видимо, все отлично помнит. А может, он в сговоре с осознавшимся отпрыском?
Мысли лениво текли в голове у Хозяйки, занятой своим любимым делом: созерцанием чертогов чистого разума. Это могло продолжаться столетиями, и даже самые срочные дела неизбежно откладывались на вечность, если властительница Чертогов пускалась в умозрительные рассуждения. Она скользила в переплетении образов, хранилищем которых служил Город. Вот мимо нее проплыли четыре огонька в Изнанке Имения. Ах да, она же успела посетить две карты до того, как пережить нападение. Что же там было?..
***
Когда все ушли, Джульетта перестала сдерживаться и разрыдалась. Крови столько, что по ней можно было легко восстановить ход драки и порядок перемещения падающих тел. Кровь позвала тварь внутри, и внутренний вампир потянулся к Джульетте, но та сотрясалась от слез так, что от нее ничего нельзя было добиться.
Как бы это все понравилось Мадам? Да никак, хозяйке всегда было плевать на смерти и увечья, даже если они случались в ее честь. Что до подпорченного убранства, то Джульетта не могла даже вспомнить, когда в последний раз видела maîtresse в ее владениях. Может, больше и не увидит вовсе.
Джульетта по долгу службы была обречена на одиночество. И если находились те, кто это одиночество любил, то Жюли оно разрушало. Долгая череда однотипных дней, шепотки и шорохи огромного особняка с черт-знает-чем, водившемся в нем, медленно, но верно капали на белокурую голову. А когда вот так посреди монотонного бдения кто-то врывается в Имение, вышибая дверь телом противника, то последние шансы на душевное спокойствие рассыпаются в прах.
Жюли была Сновидицей. После того как призраки перестали пытаться убить ее во сне, сновидения девушки стали безопаснее и информативнее. Она полюбила спать, потому что сны были всяко лучше враждебной реальности. Говорят, ими даже можно управлять при сильном желании. А вот с реальностью попробуй еще управься.
Джульетте снился Маяк. Одно из самых странных мест в Городе, выделяющееся своей нарочитой невзрачностью. Незаметность огромной белой башни — это как скрижали, которые специально затерли, чтобы никто не мог прочитать. Как вообще может быть неприметной конструкция, созданная привлекать внимание кораблей? Как может ни разу не появиться желание подняться на высокую смотровую площадку, чтобы насладиться видом? Однозначно, Маяк непрост. Во сне Джульетте не пришлось плыть на лодке: она пешком прошлась по воде, не намочив мягких домашних туфель. Она как перышко взлетела по винтовой лестнице на тысячу ступенек, ни капельки не устав. Как все-таки хорошо во сне! Жюли была уверена, что однажды не проснется — просто потому что не захочет.
Вид открывался фантастический. И более того: на каждую сторону открывался портал в разные части Города. Можно было очутиться за десяток миль, просто шагнув в изменчивое зазеркалье. Порталы пропускали свет так, что получался эффект витражной мозаики. Переливы света скользили в центре площадки, как драгоценная материя. А еще где-то сверху играла тихая музыка. Очень красивый и нежный вальс… Джульетта обхватила себя за плечи и принялась кружиться в такт, напевая. Пока не оступилась и не улетела спиной прямо через портал в Имение, приземлившись в аккурат на собственную постель.
Такие сны были редкостью, и девушка берегла их, как подарки любимого. И сейчас, сидя на полу, покачиваясь не от вальса, а от шока, она вспомнила этот сон. Также вспомнила и о том, что приглашения подняться на Маяк, при всей его искусственно внушаемой неприметности, просто так быть не может.
Джульетта накинула на плечи теплую шаль и надела перчатки, чтобы не натереть мозоли на руках, когда придется грести. Взяла было широкополую шляпку с пером в тон платью, но подумала, что ее наверняка снесет морским бризом, и отказалась от головного убора.
На берегу, вопреки опасениям, дожидалась пришвартованная лодка. Быть может, еще та самая, на которой Сэм и Николь, как они потом рассказывали, спасли Город от Тени. Но поскольку сны во всем хуже реальности, Джульетта не могла пробежать по волнам, а лодка не могла самостоятельно доставить ее к Маяку, как сказочная каравелла. И девушка села за весла. Синхронизировать движения удалось не сразу: потребовались полчаса и вновь подступающие рыдания, чтобы посудина преодолела сопротивление волн и сдвинулась с места. Догребая из последних сил натруженными руками, которые никогда не знали тяжелого физического труда, Жюли успела с десяток раз отругать себя за дурацкую затею. Но наконец она благополучно причалила и разжала окоченевшие от напряжения пальцы.
Джульетта задрала голову и попыталась охватить взглядом пустотелый конус с четырьмя ярусами окон для дневного освещения лестницы. Девушка не решалась начать подъем, предвидя, каким испытанием это станет. Но деваться было некуда, разве что обратно в лодку несолоно хлебавши.
Маяк венчала смотровая площадка, по функциям объединенная с технической комнатой. В отличии от сна, оконные проемы были отделены от посетителя контурной оградкой, так что вывалиться отсюда по чистой случайности нельзя. В центре площадки устроилась система розжига маяка вместе с панелью управления из когда-то четырех, но теперь только трех кнопок. Кусочка волшебного камня, который, по рассказу друзей, Николь оставила в отверстии от недостающей кнопки, здесь не было. Под ногами девушки расстилался мусор, обломки железа, бетона и каких-то запчастей. Но напольная плита с изображением глаза и углублением для изящной женской руки была идеально чистой. Вспоминая подробности рассказа о подвиге друзей, Джульетта приложила руку в перчатке, сама не зная зачем. Вероятно, бездумно подражая Николь, которой всегда завидовала.
Ничего не произошло.
— Ну чем я хуже нее? — в сердцах воскликнула Жюли. — Почему всегда все достается ей: и волшебство, и мужчина, которого я люблю?
Подумав, она стащила перчатку и приложила голую ладонь. Плита оказалась неожиданно теплой, но едва Джульетта успела обрадоваться возможности погреть руки, как все стремительно раскалилось добела. Девушка закричала от боли, но руку было не оторвать - она то ли намертво прикипела, то ли ее удерживали колдовские силы. Рыдая от боли и осознания, что правая рука изуродована, Жюли лежала ничком возле злополучного глаза-символа, вытянув вперед захваченную кисть.
Внезапно адский жар исчез, боль унялась. Джульетта в страхе поднесла трясущуюся руку к глазам и ахнула — она была абсолютно невредимой. А по всей конструкции маяка прокатилось ритмичное биение. Лежа на полу, девушка ощущала его всем телом, мерная пульсация успокаивала и укачивала. И тогда Жюли догадалась — это сердце. Оно находится именно тут, а не в Доме Красных Стекол, как думают многие.
Джульетта определенно пробудила некое существо, но не испытывала страха. Урок с раскаленной плитой научил ее не верить ужасу и боли. Она лежала животом на полу, обнимая, насколько позволял обхват рук, живой Маяк. А Маяк обнимал ее — по крайней мере, так ей хотелось думать.
Над Джульеттой ярко горели пятнадцать ламп Арганда с хлопчатобумажными фитилями, пропитанными сурепным маслом, освещая путь для кораблей, которых здесь никогда не было. И тогда девушка подумала, что, возможно, задача Маяка — светить вовсе не для кораблей, а для кого-то другого.
Этот свет безболезненно и надежно выжигал из ее души воспоминания о пережитой бойне и кровожадную тварь, то и дело тянущую костлявые руки откуда-то изнутри. Время в этом месте остановилось. Где-то проносились месяцы и годы, а Джульетта плыла в теплом молоке, обновляясь и исцеляясь.
— Спасибо, — прошептала Жюли. — Как хорошо быть хоть кому-то нужной.
Море ответило ласковым рокотом. Впервые в жизни Джульетта была по-настоящему счастлива.