Ночью все о любви говорят…
- Да. Если Дуся запела о любви, то весна и впрямь на любовь влияет, - усмехаясь, говорит Мотя.
- Матрена Кирилловна, ты что на меня сегодня бочку катишь? – Чем я тебе не угодила? От природы никуда не уйдешь. Не нами начиналось – не нами кончится.
- Ничего, Дусь, просто настроения нет, - ответила ей Мотя.
Разговор как-то не клеился. Все помолчали, каждая думала о своем, наболевшем.
- Что вы нюни распустили, что вам, по сорок лет? – укорила их Дуся, когда затянулась пауза. – Вот кончится война, придут ваши женихи, сыграете свадьбы и ребятишек кучу нарожаете.
- Да когда это будет и будет ли? – с сомнением в голосе произнесла Мотя. – До конца войны ого-го сколько, ребят положат…
- Что мы с вами панихиду заупокойную затянем? – крикнула Дуся, - Давайте лучше песню споем, слышите, как молодежь гуляет.
- А какую споем? – спросила Полина.
- Да любую, какая на ум придет, - ответила ей Дуся.
… Иголки осыпаются.
Где елочки стоят. Который год девченочки
Гуляют без ребят…
Тихо запела Полина. Девчата слушали и молчали.
- Ну, что молчите? – спросила их Полина.
- Ты начала такую, что мы не знаем, - заметила ей Раиса. – Что за песня? Где ты ее откапала?
- Солдат один пел, а я подслушала. А какую же вам?
- Давай нашу, любимую «Катюшу», - попросила Рая.
И снова Полина запела голосом любимую в народе песню, которую не раз пели и они вечерами до приема немецких захватчиков. А при оккупации не только «Катюшу», но и другие песни молодежь не пела. Не до того было. И в самом деле, невероятно соскучились по хорошим песням.
… Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой…
Полина начинала, а девушки подхватывали и задушевные их голоса летели высоко над селом, полями и где-то терялись в лозах пойменного луга.
Затем они пели про разбитое горем девичье сердце, про вербу рясну, про рябину-сироту. Много они пропели песен в тот благодатный вечер. От песен настроение поднялось, и стали они шутить.
В доме напротив открылось окно и Мотя услышала голос матери:
- Дочка, не пора идти спать. Завтра рано вставать.
- Вот так всегда! – недовольно проворчала Мотя на мать. – Чего ей не спится?
И повернувшись к матери, сказала: «Сейчас, мама, приду!»
Мать некоторое время смотрела в темноту, захлопнув окно, скрылась за ним.
- А не пора, и в самом деле, расходиться по домам, - предложила Дуся. Женихов уж нам не дождаться, а что рано вставать, это точно.
- Вечер хорош, ничего не скажешь, и ко сну не располагает, ты права, - произнесла Дуся, но завтра тяжелый день, надеюсь ты не забыла, и отдохнуть надо. Кто за тебя работать будет завтра? Дядя..?
- Работает каждый за себя, подруга, - вызывающе ответила Мотя.
- И здесь ты права, но корову твою таскать я не буду, - приблизившись к Моте выпалила Дуся.
- Подумаешь! – вспылила Мотя на слова подруги, - она мою корову таскает? Еще не известно кто чью корову будет таскать. Наша корова, как бык, сама пойдет в бороне, только и успевай за ней.
- Девчат, а ну прекратите! Поссориться захотели! – прикрикнула на них Рая. – Еще в поле не выезжали, а уже ссориться надумали.
- А что она нашу корову трогает, - с обидой произнесла Мотя.
- Вам же завтра боронить целый день вместе, - вмешалась Полина, - Как же вы будете работать, дуясь друг на друга.
- Да я ничего, - оправдывалась Дуся. – Это она первая поддела меня.
- Пусть не говорит, что она за всех работает, - не сдавалась Мотя.
- Да перестаньте, девчата! – прикрикнула на них Полина. – Что вы сюда вышли, ругаться?
- Да разве мы ругаемся? – говорила Дуся. – Мы просто, на повышенных тонах говорим о работе.
- Вот как: поговорили, попели и поругаться успели, - сказала Раиса, усмехаясь.
- А еще что, придумаем? Разденемся наголо и по селу побегаем. Вот была бы потеха!
- Никакой не было бы потехи, - возразила ей Дуся.
- Ты так думаешь? – с недоверием спросила ее Рая.
- А что тут думать? Во-первых, темно, а во-вторых, все село давно спит, сны первые досматривает.
Затея с раздеванием Рае понравилась, и она снова вернулась к ней, сказав: «А что, в самом деле, - раздеться наголо, распустить волосы и, по-за дворами, только надо тапочки одеть, чтобы ноги не наколоть. Вот бы завтра разговору на селе было».
- Неверующие и те заговорили бы о ведьмах, - сказала Полина, и в ее воображении предстали девчата, бегающие по улице голыми, с распущенными волосами, а в окнах торчат, искаженные ужасом лица стариков и старух. Как у Гоголя в знаменитых «Вечерах на хуторе близь Диканьки.»
- Ну что, подружки, проветрились? – переходя на деловой тон, сказала Раиса. – Завтра, как не крути, вставать рано. Может, по домам?
- Пожалуй, пора, - согласилась с нею Дуся, поглядывая на восточный небосвод.
- Пошли, Поль, - позвала подругу Раиса.
- Пошли, - согласилась Полина. И они, обнявшись, направились к своим домам, о чем-то беседуя тихо.
- Спокойной ночи, принцессы! – крикнула им в след Дуся.
- Спокойной, - обернувшись, ответила Раиса. Мотя с Дусей, постояв с минуту молча, тихо разошлись в разные стороны, пожелав друг другу приятных снов.
Село, казалось, еще больше погрузилось в предрассветную тишину. Лишь изредка нарушит ее лай собаки да шум пролетающей ночной птицы.
2
На второй день, проснувшись пораньше и ополоснув наспех сонное лицо холодной водой, Дуся вышла во двор и направилась в хлев, где стояла ее любимая Лыска.
У двери она заметила выходившую из хлева мать с подойником в руке и, пропуская ее, прижалась спиной к холодной, отполированной коровьими боками притолоке.
- Ты чего так рано? – вскинув на дочь свои серые глаза, обтянутые паутинной сеточкой морщин, спросила мать.
- Да сена свеженького думаю Лыске положить: боронить сегодня поедем.
- Это хорошо, дочка, ты придумала, но кроме сена ей надо в пойло подсыпать отрубей.
- А сколько?
- Да примерно с корчик, но это потом, когда поить будем, - и мать, обдав Дусю запахом парного молока, прошла мимо. Дуся зашла в хлев и сразу почувствовала теплоту, исходящую от коровы. Та, в свою очередь, учуяв ее, обернулась и, вытянув шею, потянулась ртом к ней, высунув большой красный язык стараясь достать и облизать ее руки.
Дуся, поглаживая корову по загривку, шее приговаривала: «Хорошая ты моя Лысонька, будь умницей при бороновании. Я понимаю, что тебе будет тяжело, захочется пить, а воды-то нету там... Затем придем домой пей сколько хочешь. А кому легко? Думаешь мне..? Твоим подругам тоже будет тяжело… Не только тебе одной, но ведь надо.» Корова, будто понимая слова, произносимые ласково Дусей, перестала жевать, прислушиваясь к ее голосу: Дуся убрала ночные объедки, принесла пучок свежего сена, разложила его по яслям. Корова сразу же набросилась на него, захватывая сено своими толстыми губами и подворачивая языком, отправляла в рот, пережевывала.
Дуся еще раз погладила корову по шее и пошла в избу.
Мать процедив молоко, растапливала печку.
- Мама, тебе в чем помочь? - подойдя к матери, спросила Дуся и стала наблюдать, как мать, сунув горящую спичку под пучок соломы, напряглась в ожидании. И только тогда, когда вспыхнула солома, мать ответила: "Дочисти картошки на суп, а то я вчера мало почистила." Дуся взяла ведро с картошкой, и, присев на скамейку, - начала чистить, бросая срезанную кожуру прямо себе под ноги, на пол.
- Как она там будет себя вести? - не разгибаясь от печи, сказала мать.
- Кто? - не поняв суть вопроса матери, спросила Дуся.
- Да корова, кто ж еще, - ответила мать, все еще копаясь у печки. - И кто это придумал боронить на коровах?? От такой коровы молока не жди.