Тем временем Солоха сидела на скамейке в хате Марии Алехиной и рассказывала о свежих новостях. О том, что вчера утром от нее отвернулись женщины, она уже забыла. За день у нее накопилась уйма новостей и одна интереснее другой. Кому-то их надо рассказать. И она выбрала для этой цели Марию Алехину, жившую от нее через один двор.
Мария, только что покормила своих детей, и убирала посуду со стола, когда в избе открылась дверь и на пороге появилась Солоха.
- Добрый вечер, кума! - поздоровалась она с хозяйкой и, не дожидаясь приглашения, прошла к столу, села на скамейку у окна.
- Что, кормила своих пострелят? - спросила она у Марии, усаживаясь поудобнее и, одновременно, посматривая на стол, стараясь угадать, чем кормила Мария детей, чтобы при случае рассказать соседке или еще кому-нибудь, кто встретится ей на пути.
- А я, Мария, к тебе, - не дождавшись ответа от хозяйки, проворковала Солоха.
- Слыхала новость..?
- Нет, не слышала, - призналась Мария - откуда же мне? Я ведь по дворам не хожу, некогда...
- Не слышала, значит?
- Нет...
- Как же это? Вся деревня только и говорит...
- О чем вы? Опять про Дуську? Так я и слушать тебя не стану.
- Да нет... О дезертире!
- Каком еще дезертире?
- Что у Ефросиньи жил во время оккупации. А вчера за ним пришел участковый, хотел его в район препроводить...
- И что? - спрашивает Мария, заинтересовавшись происшествием.
- Да что, сбежал...
- Как сбежал..?
- Попросился сходить в уборную: только его и видели.
- С уборной сбежал?
- А то, что же! Обвел вокруг пальца участкового, и деру дал... Видать, ушлый мужик. А может, он и не дезертир?
- А кто же?
- А может, он шпиен? Кто ж его знает...
- А за чем ему тут шпионить? Это там, на заводах, вокзалах или возле воинских частей, а тут, в захолустье... Тут ему делать нечего.
- А куда же он побежал?
- А кто ж его знает... Скорей всего на Старый Оскол. А там на поезд, - ищи ветра в поле. . .
- А что Фроська?
- А что Фроська? Говорит: приняла вначале оккупации. - Пошла, - рассказывала как-то она, - на огород, картошки молодой подкопать к ужину. Слышу голос мужской: «Женщина, немцы в селе есть?» Я обернулась... А ноги, как бы приросли к земле, налились чем-то тяжелым, не могу их оторвать. А он лежит в картофельной ботве и смотрит так жалобно на меня. Я тут пришла в себя, говорю шепотомя: нет. Принесла ему воды, напоила, а чуть стемнело забрала его в хату. С тех пор и живет у меня.
- Если бы он был шпионом. - говорит Мария, - он при немцах бы не сидел у Фроськи, не вел себя смирно. Даже соседям не показывался лишний раз на глаза.
- И то верно. . . Скорей всего, дезертир. А что он тут хотел высидеть, шел бы сразу с нашими солдатами, как освободили нас, так нет, что-то выжидал... И дождался..,
- А что же теперь будет участковому?
- Выгонят. Как пить дать, выгонят. А то еще под трибунал пойдет. За такие дела по головке не погладят. Служба милицейская, дело серьезное. Смотри да смотри... А он на его совесть понадеялся, не понял его помысла. Сидит пять минут, десять, с Фроськой разговаривает, а его все нет. И спрашивает Фроську: "Чем ты его кормила?"
- Как чем? - не поняла Фроська.
- Спрашиваю, что он ест у тебя? - повторяет участковый.
- Как обычно: суп, борщ, картошку, молоко, - отвечает она. - А что?
- Долго в уборной сидит. Запор у него, что ли? - говорит участковый, посматривая на дверь,
Фрося пожала плечами и ничего не ответила.
- Пойду посмотрю, - говорит участковый, и вышел во двор. Через минуту возвращается и говорит: "Сбежал твой постоялец..!"
Фрося не разобрала сначала - к чему это он, но тут же, следом, поняла, сердце у нее тепло и больно дрогнуло, по-женски, она пожалела своего постояльца, к которому привыкла, считай, за год совместной жизни в постоянной тревоге.
- А что, Фрося не знала, что придет время и спросят его: кто ты такой?
- Знала, и не раз говорила ему, когда наши пришли, чтобы он сходил в сельский Совет и повинился, а не то в военкомат. Да что-то все откладывал... И вот дождался...
- Ну, так ему и надо, - сказала Мария. - Наши мужья воюют, а он хотел спрятаться под Фроськину юбку. Не вышло... Все равно поймают. Долго не будет по вокзалам скитаться.
- Ну ладно, кума, пошла я, уже поздно. Заговорилась я у тебя, - вставая со скамейки, сказала Солоха и направилась к двери. Да уже с порога: До свидания, кума, спокойной ночи... Пошла я спать...
31
Через день после приезда девчат со стройки, у ворот Кущеевых остановилась легкая бричка, запряженная иноходцем. Из брички встал председатель колхоза и, привязав за столбик палисадника лошадь, зашел во двор.
- Есть тут кто живой? - крикнул он в открытую дверь и постучал кнутовищем в дверной стояк.
На пороге появилась мать Дуси, Матрена Ефремовна и, увидев председателя, пригласила его в комнату. - Максим Федорович! - говорила она, кланяясь и улыбаясь, показывая свои стертые временем зубы, - проходите в хату, хотя у нас еще не убрано, все разбросано... Вы нас так врасплох застали, что просто не удобно, - не умолкая, говорила Ефремовна.
- Ничего, ничего, - успокаивал ее председатель, - я на минутку до Дуси. - Она дома? - спросил он.
- Дома.., а где же ей быть в такую рань.
- Пусть на минутку выйдет сюда.
- Да вы проходите, Максим Федорович.
- Нет, я в дом не пойду, - отказывался председатель, - здесь, на свежем воздухе, лучше. Раннее утро, бодрящий воздух. Так что пусть лучше выйдет сюда.
Дуся услышала разговор матери с председателем, она сразу по голосу его узнала, и, взглянув в зеркало, не вымазано ли чем лицо, пригладила рукой волосы и вышла к нему.
- А-а, орденоноска! - встретил он её возгласом у дверей, улыбаясь. - Здравствуй, Дуся!
- Здравствуйте, Максим Федорович! И вы смеетесь Максим Федорович! Какая же я орденоноска, до ордена далеко еще.
- Орден ли, медаль ли, - какая разница. Главное - правительственная! У нас на деревне, да что там на деревне, в районе раз два и обчелся. А ты говоришь, смеюсь я. А может, я смеюсь от радости, что у нас в колхозе есть такая девушка, которую заметило даже правительство, - говорил Максим Федорович, продолжая улыбаться, отчего на его лице расправились морщинки, и он в эту минуту казался помолодевшим на несколько лет.
- Да вы уж наговорите, - сказала Дуся, а лицо так и пылало не то от смущения, не то от похвалы председателя,
- Ничего я лишнего не сказал, а говорю, так как оно есть. Но если тебе неприятно, перейдем к делу. Я думаю, вы за сутки отдохнули, теперь пора и за колхозную работу браться, да так, как вы работали на строительстве железной дороги. Нет, ты не скромничай, - поспешил он предупредить ее, когда Дуся в очередной раз хотела возразить, что поработали, то поработали - сам секретарь звонил и нахваливал по всем статьям, а он за будь здоров не хвалит. Так что заслужила, то заслужила...
- Максим Федорович, - перебив председателя, спросила Дуся, - а на какую работу, думаете послать нас?
- Ты же знаешь, - начал Максим Федорович, - главное сейчас у нас - уборочная. Урожай в этом году удался неплохой, и первейшая задача - убрать в сжатые сроки и обмолотить до начала дождей. Видишь, какая погода стоит, а может испортиться в любой день, тогда недоберем много зерна. А это в наше время допустить ни в коем случае нельзя. Да ты не хуже меня знаешь. Хлеб в копнах лежит. Половину только успели заскирдовать. Завтра молотилка должна прийти - обещали на пять суток, правда, старая, собрана из хлама, но говорят, хорошо молотит. Так вот я и хочу пригласить вашу «Пятерку» на молотьбу к молотилке. Там, знаешь, не каждая женщина выдержит, а мужчин, сама понимаешь, нет.
- Да, задача трудная, но думаю, выполнимая, - произнесла в задумчивости Дуся, последним словом как бы давая согласие на предложение председателя.