- По тупости ума не доходит, - произнесла Мотя, глядя на Дусю. По выражению лиц остальных подруг Дуся поняла, что никто из них тоже не догадывается.
- Ты, наконец, можешь объяснить нам толком? - набросилась на нее Мотя. - А то крутишь вокруг да около. Провели бы так как я предлагала и дело с концом. Без всякой там выдумки.
- Пора бы и самим догадаться, - не обращая на резкий тон Моти, говорила спокойно Дуся. - Но раз не догадываетесь, то слушайте и мотайте на ус.
- Что ж и послушаем, если есть что слушать, - не без иронии сказала Вера.
- Вот подумайте, - начала Дуся. - Стоять у барабана - самая тяжелая работа на обмолоте зерна. Носить, складывать солому, подвозить и подавать снопы - работа не такая уж трудная: устал - отдохни минут пять и снова продолжай работать, а стоять у барабана, ох, как тяжело. Там не отдохнешь. На себе уж испытали. Там ты связана невидимой ниточкой с машиной: она работает без перерыва, и ты обязана поспевать за ней.
- Что ты нам, как профессорша, читаешь лекцию о теории рабочей силы человека и машины! - недослушав Дусю до конца, перебила Вера. - Ты нам суть изложи, да покороче, а то вон тракторист собирается трактор заводить.
- Вот почему председатель выделил нам времени по четыре часа стоять у барабана, а остальные часы работать на другом участке.
- Ну и что из этого? - спросила, все еще не догадываясь, Мотя.
- А то, что мы работаем по пять часов, вместо четырех, - сказала Дуся, удивляясь непонятливости подруги. Один час от каждой из нас идет в нашу общую копилку.
- Как это так? - теперь задала вопрос Оля.
- Объясню проще, - повторила Дуся, начиная выходить из равновесия от непонятливости подруг. - Председатель сказал, что молотилка будет работать все двадцать четыре часа в сутки: от и до. Если, конечно, не обломается. Теперь считай: двадцать четыре часа разделить на шесть человек - по четыре, а нас не шесть человек, а пять, значит, шестой и будет покойница Рая. Понятно теперь вам, мои дорогие тупицы, - произнесла Дуся, снисходительно улыбаясь, и окидывая повеселевшими глазами своих подруг.
- По-нят-но, наша ум-ни-ца! - сказала, растягивая слова, Мотя.
- Понятно! - повторили остальные девчонки за ней.
- Наша с вами, задача, - продолжала Дуся, - добиться, чтобы председатель нашу затею не пустил на самотек, а отнесся серьезно. А там, смотри, и район поддержит, а не поддержит и ладно, сами разберемся, примем Мотин вариант.
От села, по проселочной дороге, катилась знакомая линейка. Лошадь шла крупной рысью, оставляя позади длинный хвост пыли.
Председатель, а это был он, пронесся мимо скирды, не сдерживая коня, и только у самой молотилки круто осадил и, окинув взором наполовину обмолоченный скирд, женщин, сидящих кучками на примятой соломе в разных местах, встал на подножку линейки.
Глаза его сверкали восторгом, а лицо озарила счастливая улыбка.
- Товарищи! - прозвучал его зычный голос, - я привез вам очень приятную новость!
Все повернули в его сторону лица, но еще не сознавая, что кроется в его словах, и, что надо делать им, смотрели молча на председателя.
- Я прошу вас всех подойти ближе ко мне, - громко сказал он, доставая газету из кармана.
Женщины зашевелились, поднимаясь со своих мест, одергивая юбки и поправляя платки на головах, направились к линейке.
Повариха поспешила убрать остатки еды с дороги женщин и отошла к бричке бригадира. Машинист с трактористом тут же стояли у молотилки.
Пришли женщины и подростки от скирды, где они укладывали обмолоченную солому.
Председатель подождал, когда соберутся все и начал говорить: "Товарищи женщины, - говорил он, потрясая над головой свернутой газетой. - В результате длительных оборонительных боев на Курско-Харьковском направлении, измотав значительные силы противника, наши войска сегодня утром перешли в решительное наступление. Противник, неся значительные потери в живой силе и технике, отступает по всему фронту".
Затем он развернул газету и стал перечислять сколько взято в плен гитлеровцев, сколько убитых осталось на Белгородской земле, сколько подбито танков, орудий и другой военной техники противника.
- Ура, товарищи! - кончив читать, прокричал он и стал спускаться с линейки. Его окружили со всех сторон. Молодежь кричала «ура», прыгала на месте, махала платками. Пожилые женщины что-то шептали, шевеля губами, у многих на глазах слезы. Кто-то плакал, кто-то кричал "ура", потом обнимались и целовались друг с другом.
Ликованию не было конца.
Наконец пришел долгожданный день, которого так ждали люди этого небольшого лесо-степного села, жившие все эти месяцы с постоянной тревогой, и думали, не вернется ли снова к ним всеми проклятый супостат.
- Ну что, порадовались, отдохнули? - обратился Максим Федорович к женщинам, пряча газету в карман. - Теперь за работу! После такой победы наших войск под Прохоровкой и Белгородом мы должны работать с удвоенной энергией, чтобы отправить больше хлеба из нового урожая нашей доблестной армии. Чтобы она знала, что мы здесь, в тылу, не сидим, сложа руки, а добываем хлеб и другие продукты для ее храбрых солдат. Пусть идут дальше - на запад, а мы их не подведем. Заводи! - крикнул он трактористу, обернувшись к нему.
Тракторист, как бы ожидал сигнала и, покрутив рукояткой, завел трактор. Женщины заспешили к своим местам.
Вера стала у барабана - подошла ее очередь. В воздухе, нарушая вечернюю тишину, повис трескуче стреляющий шум тракторного двигателя. И снова закипела работа.
Председатель прошелся вокруг необмолоченной скирды, поговорил с некоторыми женщинами, подошел к машинисту, взял у него защитные очки, вскочил на мостик молотилки и встал рядом с Верой. Постоял несколько минут, наблюдая за работой барабана, и что-то стал говорить Вере. Та, видать, не соглашалась с ним. Тогда он оттеснил ее в сторону, и сам стал подавать развязанные снопы в барабан. Барабан взвыл от чрезмерной нагрузки и остановился.
- Ремень.., ремень соскочил! - закричал машинист трактористу и тот остановил тракторный двигатель.
- Кажется просто, а вот не получилось, - виновато говорил председатель, поглядывая то на женщину, подававшую снопы, то на Веру. - Но ничего, первый блин всегда комом.
- А вы его, Максим Федорович, тоньше расстилайте по полке, старайтесь веером, и не сразу весь, а по частям, - стала подсказывать ему женщина.
- Максим Федорович, давайте я сама, - смущаясь, говорила Вера. - Негоже председателю стоять у барабана.
- Нет, Вера, теперь не уйду до тех пор, пока получится. Председатель должен все уметь делать. А что ж тогда за председатель!
В это время заработал трактор, завертелся барабан и Максим Федорович медленно по частям стал подавать в барабан снопы. Через несколько минут он наловчился и работал, как заправский барабанщик.
Поработав час с небольшим Максим Федорович уступил место Вере и, улыбаясь, спрыгнул с полки на землю. Отряхнулся от пыли, умылся у бочки с водой и уехал в село, оставив за старшего бригадира.
Под светом от тракторных фар и единственной электрической лампочки, подвешенной высоко над молотилкой, не заметили, как взошла луна, окрасив поля матовым блеском. И от ее блеклого света жнивье все вокруг казалось светло-серым, огромным покрывалом, накрывшим усталую землю от ушедшего дневного зноя, которая собралась отдохнуть за короткую летнюю ночь.
А вдали за пойменным лугом угадывались одинокие кусты, а по овражкам небольшие перелески заповедной степи. Оттуда тянуто запахом некошенных трав и нетленностью старины.
Так бы и припал к той, никем не паханой земле, зарылся в высокие травы и вдыхал все запахи усопших за лето цветов, насыщался духом далеких наших предков, но люди работали с огоньком, им некогда было любоваться первозданной красотой природы.