Погруженная в тяжелые размышления, не заметила, как дошла почти до самого дома. Низкие черные тучи заволакивали небо, закрыли солнце. Мрачный вид неба соответствовал моему душевному состоянию. Но вот луч солнца внезапно прорезал густую завесу туч. Я загадала: если солнце выглянет, значит, все обойдется хорошо. Я шла и смотрела с надеждой на небо, будто там решалась моя судьба. И вот на миг из-за туч выглянуло радостное солнышко, облило небо и землю золотом лучей. Затем снова черные тучи сомкнулись. Так и сердце мое засветилось надеждой, но опасения ее заглушили…
Придя домой, я обо всем рассказала маме, теперь скрывать было нечего.
— Мама, Жорж оказался провокатором, мы должны уходить в лес.
— Ты уходи, а я никуда не пойду, будь что будет.
Я понимала: мама натерпелась многого на старости лет, ее в ужас приводит перспектива снова потерять крышу над головой и отправиться бродить по лесу. Но она не осознала и грозящей теперь опасности. Я не стала маму уговаривать. Это бесполезно, и кто знает, арестуют ли их вместе со мной, или оставят в покое. Мы легли спать, как обычно, и я быстро заснула.
Утром проснулась с мыслью: сегодня ночью за мной не пришли, но могут прийти каждую минуту, во всяком случае жить мне осталось не больше, чем до трех часов завтрашнего дня.
В этот день в столовой я молчала и работала, как автомат: ждала четырех часов.
Но пробило четыре, пять… а Николая все нет. Работа окончена, надо уходить домой, Николай так и не пришел. Странно, не мог же он меня обмануть? Теперь погиб последний проблеск надежды.
Придя домой, я села возле печки и просидела весь вечер, не шевелясь. Давили мысли: зачем бездействуешь, ведь можно еще спастись. Но кто знает, когда придет освобождение? В лес уйти — связи нет. Значит, скрываться в городе? А если придут и заберут мать и Женю? Я чувствовала себя мухой, запутавшейся в паутине мыслей. Даст ли Жорж пожить еще и эту ночь или нет?
Думала я и о Борисе, о своих мечтах и близкой встрече с ним, которая может никогда не состояться.
Второй вечер тяжелое молчание царило в комнате. Я прекрасно понимала, что и маме не легче. Так прошло несколько часов. Я все ломала голову: арестуют сегодня ночью или завтра до трех часов дня? Потом решила: лягу спать, по крайней мере уйду от тяжелых мыслей… Пока не разбудит гестапо.
Утром, как только открыла глаза, подумала: значит, сегодня до трех часов дня… Однако умылась, причесалась, напилась чаю и пошла в столовую. Это было 11 апреля 1944 года.
Начало конца
Итак, это было 11 апреля. Часов около десяти утра мы увидели в окно необычайное зрелище: по улице шли толпы людей в рваной, грязной одежде. Все бросились к окнам, а потом на улицу. Что такое происходит, откуда народ? Оказывается, гитлеровцы выпустили из тюрем всех уголовных заключенных и массу крестьян, ушедших в лес и захваченных при прочесах.
— Немцы бегут! — летела по городу весть. — Перекоп прорван, наши наступают!
Вдруг в столовую вошла Ольга Петровна.
Я бросилась к ней, и мы расцеловались. Служащие окружили ее. Иван Иванович повел Ольгу Петровну на кухню и стал угощать.
Лица у всех засветились радостью, настроение стало приподнятым. Я сразу забыла о Жорже, о гестапо, с меня будто свалили камень огромной тяжести.
Растроганная Ольга Петровна пыталась есть, но не могла, чем огорчила Ивана Ивановича. Какие-то мысли ее тяготили. Наконец, она рассказала: в эту ночь вывезли и расстреляли без разбора всех политических. До рассвета была слышна возня в тюрьме, урчанье моторов отходящих и приходящих машин, все ждали своей очереди..
Долго не задерживаясь, Ольга Петровна ушла ко мне домой за Борей.
Сразу же на базаре стали все продавать за советские деньги. Немецкие марки не брали. Магазины закрылись, торговал лишь один возле нашей столовой, хозяин его продавал свой товар на немецкие марки. За полчаса все раскупили, и торговец пришел в столовую пить водку. Я его спросила:
— Почему вы торговали на марки, когда никто их уже не берет? Интересно, сколько мешков немецких марок вы собрали?
Он с раздражением ответил:
— Дураки думают, что русские прорвали Перекоп. Такие укрепления и через шесть месяцев не возьмут. Я меняю русские деньги на немецкие марки и не боюсь, они не пропадут.
— Так, может быть, и мне обменяете? У меня, правда, мало марок, но зачем им пропадать? Обменяйте, пожалуйста, пусть лучше лежат у вас в мешках.
Желчь еще больше разлилась у торгаша, и он закричал:
— Значит, и вы ждете большевиков? Не обменяю, принципиально не обменяю!