Когда тихо скрипнула дверь библиотеки, Астарт, притворявшийся спящим, открыл глаза. Он улыбнулся наивности магессы и её последним словам.
Как бы ни было опасно отпускать скользящую прямо в лапы Совета, другого выбора не оставалось. В другой день, когда его не оказалось бы рядом, девочка с такой же легкостью сбежала бы от д'рахмов, как и сегодня. Кроме того, наблюдать за нервным поведением Ириды оказалось крайне забавно. Все-таки в этом она ничуть не походила на мать, которая не поведя бровью врала в лицо королям.
Из тени вышел некромант. По его мертвому беспристрастному лицу не представлялось возможным определить эмоции, прочесть мысли, понять, как он относится к сложившейся ситуации.
— Ты уверен, что стоило ее отпускать?
— Я уже говорил, — устало вздохнул Астарт. — Только так она сможет научиться быть осторожной. На собственных ошибках и никак иначе.
— Не боишься, что Совет поймает ее и поступит так же, как с Валарией? Ведь теперь все точно будет по-настоящему.
— Совет не настолько глуп, чтобы уничтожать свой единственный козырь. Они давно ищут способ оказать на меня давление. Если же такое случится, то как минимум одна скользящая останется в живых в любом случае.
— Сколько лет прошло с тех пор, как я родился, и еще больше после смерти, но мне никак не удается понять. Почему существа, создавшие понятие добра, чести и достоинства, так легко играют с судьбами друг друга?
Астарт долго не отвечал. Он бродил взглядом по сотням книг, вмещавших в себя историю, вещи, о которых говорил Лардан.
— В конечном счете, они придумали и понятие лжи. А как врать, если все истинно? Такова наша натура, здесь уж ничего не поделать. В то же время, добродетели имеют место быть. Но я не встречал ни одного человека, совмещавшего в себе их все сразу. Так же, как я не знаю никого, кто был бы лишен отвратительных склонностей.
Не-мертвый, погруженный в раздумья, вышел из библиотеки, оставив герцога в полном одиночестве. Каким бы беспристрастным ни казался Астарт, а на переживания он был способен не хуже любого другого живого существа. Вот только он давно привык терять и жертвовать, да к тому же имел уверенность в благополучном исходе дела. Ведь д'рахмы были готовы пожертвовать всем, чтобы не отдавать этот лакомый кусочек кому бы то ни было.
Первый привал выдался крайне тяжелым. Кое-как мне удалось найти ручеек, напоить и почистить лошадь. Разведение костра не задалось с самого начала. В полях не было ничего, кроме ветоши, которая мгновенно воспламенилась от небольшого огненного шарика и тут же потухла. Поэтому пришлось кутаться в спальный мешок и жевать сухой хлеб, прихваченный с собой на такой случай. Но самое ужасное, что меня ожидало — это гнетущее одиночество. Даже после того, как я пересекла границу, отделявшую замок от внешнего мира, тракт оказался пуст. Несмотря на все чаяния, днем он также остался безлюден.
За столько месяцев пути я уже успела привыкнуть к компании д'рахмов и не-мертвого, которые вешали на себя большинство забот и всегда заводили непринужденные разговоры. Бывало и такое, что перед сном брат с сестрой вспоминали прошлое, рассказывая поистине захватывающие дух истории. То же самое иногда делал Лардан, но, как правило, его рассказы скорее леденили кровь в жилах. Теперь рядом не было ни единого собеседника, поэтому, когда я изредка ругалась на непослушную лошадь — голос звучал очень хрипло. Будто горло отвыкло от необходимости говорить. Пришлось взять за правило выказывать некоторые мысли вслух.
— Так, главное — не хандрить. Правда, лошадка? С мироустройством я разобралась, денег более чем достаточно, карта имеется. Большего ведь и не надо.
Животное ответило мне презрительным взглядом и повернулось задом, продолжив щипать травку. Она будто говорила: «Вот я всю жизнь молчу, и ничего. Ненормальная!». Впрочем, скорее всего это разыгралась фантазия, так хорошо работавшая в отсутствии собеседников.
На следующее утро я продолжила путь, не переставая удивляться пустынности дорог. Тем временем, небо налилось тяжелыми тучами, до того грозными, что казалось, будто они гудят от напряжения. Словно исполинские гиганты, готовые сбросить свою ношу в любой момент, они надвигались с севера. Вскоре подул холодный ветер, так и норовящий сорвать седельные сумки с пышущих жаром боков. Лошадь начала нервничать, но рядом не было ни леса, ни селения, в которых можно было бы укрыться.
Вдруг далеко позади меня послышался стук копыт и грохот колес. Я спешилась и отошла вместе с лошадью на обочину, надеясь, что тем самым привлеку внимание нежданного путешественника. Так оно и произошло. С простой деревенской телеги, которая явно уже не одно десятилетие трещала по швам, спрыгнул крепкий, широкоплечий мужик, одетый в домотканую одежду.
— Леди! Что вы здесь делаете в такое время?! Еще и одна!
Видимо, глаз у мужика оказался наметанный, раз он смог признать леди в женщине, с ног до головы покрытой пылью и пропитанной запахом лошадиного пота. Решив, что стоит соблюдать инкогнито, я ответила:
— Не успела добраться до города вовремя.
— Э-хех, как же вы так? Буря-то нешуточная надвигается. Поезжайте со мной, госпожа, в селе укроетесь — жена будет не против. Конечно, дворец я предложить не могу, но все лучше, чем на улице посреди урагана…
— Что вы, главное — крыша есть, а большего и не надо.
Мужик выглядел удивленным, но ничего не сказал. Он дождался, пока я вскочу в седло и сделал знак следовать за ним. Крестьянин задал такой темп, что невольно появилось беспокойство за опасно громыхавшую телегу и старую кобылу, которая ее тащила.
— Как вас зовут?
— Гедор, леди, — ответил мужик, почему-то побледнев. — Гедор из Линхесса.
— Не переживайте вы так, все хорошо. Можете звать меня леди Ирида.
Крестьянин призадумался. Видимо, мое поведение не слишком вписывалось в образ леди, но из-за каких-то известных одному ему признаков, сомнений мужик не имел.
Вскоре мы приблизились к небольшой деревеньке дворов на двадцать. Небольшие деревянные домики выглядели очень добротными, среди них выделялось жилище старосты — двухэтажное строение, сбитое из крепких бревен. К моему удивлению, мужик направился именно к нему.
В доме было натоплено и очень уютно. Крестьянская бедность оставила свой след в обстановке, но женская заботливая рука сумела обойтись тем, что имелось. А чистота и опрятность, как известно, может преобразить даже сущую дыру.
— Проходите, леди, проходите, — засуетился мужик. — Лурка! Накрой на стол! У нас благородная гостья!
Лурой звали полненькую, весьма аппетитную женщину, с черными как смоль волосами, коса из которых достигала поясницы. Одного взгляда на великолепную шевелюру хватило, чтобы в душе громко заквакала большая зеленая жаба. Женщина буквально светилась здоровьем, что так свойственно для селянок, а кроме того, имела добродушный, но достойный вид. В глазах читался житейский ум, который всегда меня восхищал.
Гедор явно гордился своей женой, а в теплом взгляде чувствовалась настоящая любовь, полная неповторимого доверия и взаимоуважения. Я о подобных чувствах никогда и мечтать не смела, потому как в них — истинное счастье, и не каждому дано его испытать.
Женщина суетилась передо мной: усадила за стол, послала мужа затопить баню, и собралась готовить целый пир, минимум персон на пять. С огромным трудом удалось уговорить ее обойтись небольшим количеством мяса и скромным гарниром. Доброта и самоотверженность этих людей настолько поражала, что мне совсем не хотелось ею злоупотреблять. В конце концов, жизнь в деревне сурова и каждый кусок хлеба у любой хозяйки на счету.
— Вы ведь не из наших краев? — робко спросила Лура.
— Верно, не из ваших. Извините, если это так заметно. Поэтому я хотела бы задать вам пару вопросов.
— Прошу, не обращайтесь ко мне на «вы», госпожа! У нас так не принято.
— Там, где я родилась, принято уважать людей старших и, тем более, столь любезных. Извините, но я не могу обращаться к вам иначе, ведь вы мне так помогли.
— Вы жили в прекрасном месте, — забывшись вздохнула Лура. — Но здесь вас просто не поймут.