Дриады и русалки за водой.
— Не страшно одному? — спросил Саймон.
На самом деле Блейк был не один — за ним тащилась целая вереница мертвых, но они держались в стороне, своей компашкой, так что, наверное, не считались.
— Нет. Тебе?
— Мне моя шкура дорога.
Блейк скептически присмотрелся: шкура у Саймона была действительно неплохая — молодая, сильная, с льняными волосами и голубыми глазами. Совсем не теневая, если задуматься.
Глаза только казались слишком старыми.
— Хорошая, — похвалил Блейк.
— Не жалуюсь.
Блейк не успел бы дойти до следующего убежища до темноты, и потому начал обустраиваться между двумя скрюченными, окосевшими от старости машинами. Он достал веревку, выложил на земле круг — положил куриного бога в голове, сережку с турмалином в ногах, перо справа и кусок синей футболки слева. Кусок футболки был грязным, пыльным, но постирать его было не в чем. Но он все равно напоминал о воде.
Саймон с любопытством походил возле круга, осторожно подтолкнул носком армейского ботинка веревку и спросил:
— И как? Помогает?
— От выстрелов нет, — признался ему Блейк, бросил на землю в ногах моток ниток и принялся растягивать над головой тент.
— Мог бы и пустить внутрь, — Саймон снова подтолкнул круг ногой.
Тень тоже коснулась его краешком, обожглась и отпрянула с шипением.
Блейк сделал вид, что не услышал, и закрыл глаза.
Где-то высоко над головой летел ветер, пел о мире, в котором больше не строили городов.
Ветер этому радовался — ему нравилось, что стало меньше стен. Так было проще летать.
Ночью приходили мертвые, окружили Блейка и принялись шептаться.
Он проснулся, посмотрел на них. Один был лишним — наверное, пришел к Саймону или просто заблудился.
Такое иногда случалось.
Вообще всякое в мире случалось. Блейк в это верил.
Саймон уложил свое тело в машине, неудобно подогнув ноги, и растянулся чернотой на весь автопарк, огибая собой круг Блейка и мертвых.
Спать так тени не нравилось, и Саймон беспокойно шевелился — подергивал краями.
Было ясно и звездно, и немного голодно.
Блейк потянулся в рюкзак, достал бутылку воды и сделал небольшой глоток. Это помогло заснуть.
Утром он проснулся первым. Тень втянулась в машину — подальше от розоватого раннего света, и пыталась урвать последние минуты сна.
Блейк не стал мешать, отошел к краю свалки, к проржавевшему грустному пикапу.
Пикап молчал о том, что хотел бы ехать вперед — по петляющей лесной дороге, сквозь запахи сырой земли и листьев.
Он еще мог бы завестись, или, по крайней мере, думал, что сможет — если бы кто-нибудь дал ему немного бензина и нашел ключи.
Блейку было его жаль.
И его, и лес, по которому тот хотел ехать. Блейк проходил там три дня назад — высохшие деревья стояли мертвые, тянулись в небо белесыми ветками.
Среди них Блейк видел умирающую дриаду — неповоротливую от обезвоживания, неспособную идти дальше. Она тоже направлялась в горы, но опоздала. Вода ушла раньше.
Блейк задержался — она попросила — говорил с ней, пока она еще могла говорить скрипящим сухим голосом.
— Запомни меня, — попросила она напоследок. — Отнеси память в горы. Если дойдешь, отдай воде.
Блейк согласился.
Утро было свежим, и ветер вернулся, пролетелся над свалкой и погладил пикап по пыльному лобовому стеклу.
Блейк нарисовал в пыли дерево.
— Болтаешь?
Саймон проснулся, выполз из машины, покачиваясь, тень потянулась, разминаясь.
— Слушаю, — Блейк пожал плечами.
Ветер подобрал с площадки пластиковый пакет, гонял туда-сюда.
— Что слышно?
Блейк достал перо из кармана, помахал в воздухе на восток — единственная дорога в горы шла туда.
Понюхал.
Перо пахло смертью и гарью.
— Ничего хорошего.
— Ну и ладно, — Саймон снова потянулся, почесал живот под старой выцветшей армейской футболкой. — Пойдем вместе? У меня еще тушенка осталась.
Глаза-угольки внимательно следили за Блейком из тени, ждали, что он скажет.
— Зачем?
— Ну, не зря же мы встретились. И вдвоем не так страшно.
— Мне и одному не страшно, — честно сказал ему Блейк, но не ушел. Подождал, пока Саймон собирался.
— Никогда не понимал таких как ты.
— Знающих?
— Долбоебов.
Дорога шла неровно, выламывалась плитами — израненная и искалеченная, она терпеливо ждала, когда рассыплется окончательно и перестанет быть.