― А что в нем? ― лениво спросил Кетиль Ворона.
Эйнар пожал плечами.
― Кости. Ежели то, что я слышал о таких вещах, правда.
― Кости? Чьи кости? ― с любопытством спросил Иллуги Годи.
― Да почти наверняка этого святого Отмунда, ― ответил Эйнар. ― Так эти христиане поступают со своими святыми. Засовывают их кости в ящик и поклоняются.
― Дерьмо, ― с отвращением сказал Валкнут. ― Вот ведь колдовская дрянь. И что они там, в Бирке, стряпают? ― И он зачурался, сделав знак-оберег, и все сделали тоже.
― Хороший вопрос, ― рыкнул Скапти. ― Что они будут делать в Бирке с этой грудой костей?
Эйнар пожал плечами и мрачно огляделся.
― Вам нужно знать только то, что они снарядят нас на будущий год. Каждый получит достаточно, чтобы справить новую одежду, с ног до головы, и «Сохатый» тоже будет оснащен заново. И вся добыча от набегов останется за нами, кроме того, о чем нас просили.
Все замолчали, кивая головами. А Скапти прочистил глотку и рявкнул:
― Только покажите мне, где они, эти святые!
Те, кто имел понятие, усмехнулись, а Валкнут ему объяснил:
― Святые ― это умершие последователи Христа. Их главные годи решают, кто из мертвых лучше ― те и станут богами в ихней Вальхалле.
― Решают? Вроде как на тинге? ― презрительно протянул Скапти. ― И никаких сражений?
― Они не верят в сражения, ― свысока поучал Валкнут. ― Они верят в смерть, а когда умирают, их называют мучениками. А те мученики, которые по их мнению мучились лучше других, становятся святыми.
Кто знал, те кивали, а кому это было внове, те недоверчиво качали головами. Скапти с отвращением сплюнул:
― Ну, коли у них такой порядок, завтра мы им наделаем кучу мучеников, ничем не рискуя.
Эйнар поднял руку ― волосы, как черная вода, бьющаяся вкруг камня его лица.
― Не обманывайтесь. Что там толкуют христиане ― дело одно, а это королевство ― совсем другое. Считается, что здесь следуют Белому Христу и вроде бы гнушаются битв, но стену щитов выстроят такую, что как бы нам не обдристаться, коль на беду мы наткнемся на нее. Сделаем все быстро и без шума, скоренько войдем и выйдем ― резвее, чем Колченог на бабе.
Смех. И Колченогу локтем в бок. А тот ухмыльнулся:
― Слыхал я рассказы о сокровищах, Эйнар. Не меньше драконьего клада. Мне хочется думать, что я не валяю дурака, гоняясь за детскими побасенками.
Настало внезапное молчание, и я удивился ― почему Колченог сказал это, тогда как другие, очевидно, держали язык за зубами. Позже я, конечно, узнал, почему Колченог предпочел сказать то, что сказал.
Эйнар снова оглядел всех своими черными глазами.
― Короче говоря... ― Он поднял руку, а Колченог собрался харкнуть. ― Попридержи свое весло, ― сказал Эйнар, и Колченог сглотнул.
Эйнар огладил усы и заговорил, поглядывая вокруг.
― Этот монах Мартин, он мудрец, он ныряет в мировое море знаний и выуживает отборный улов. Ламбиссон знает ему цену и прячет его, а Брондольв, как вам известно, денег на ветер не бросает.
Угрюмые усмешки были ответом, и Эйнар поскреб подбородок.
― Я... я обнаружил кое-что, и это заставляет меня поверить, что дела Бирки куда глубже, чем то, что видно на поверхности. Такой змеиный клубок. И когда я узнаю больше, вы тоже узнаете.
Колченог хрюкнул, и это походило на согласие. Другие бродили и шептались друг с другом.
Эйнар поднял обе руки, и настало молчание.
― Итак, мы ― Обетное Братство, и у нас двое новичков ― Гуннар сын Рогнальда, прозванный Рыжим, и Орм сын Рерика, прозванный Убийцей Медведя. Вы знаете нашу клятву... Есть здесь кто-нибудь, кто примет вызов?
Вызов? Какой вызов? Я повернулся к отцу, но тот молча ткнул меня локтем и подмигнул.
Медленно встал какой-то человек, как-то не слишком ловко. Второй встал с ним, и мой отец с облегчением вздохнул.
Эйнар кивнул им.
― Гаук, я знаю, ты ждешь этого с тех пор, как у тебя в прошлом году нога загнила и ты потерял два пальца.
Гаук вышел на свет костра ― тени заплясали на его лице, и оно стало мрачнее. Он кивнул:
― Да. Без этих пальцев стал я нестоек. Порою, коль не поостерегусь, спотыкаюсь, как ребенок. Когда-нибудь это случится в бою.
Другие кивнули сочувственно. Если он споткнется в стене щитов, в опасности окажутся все.
― Стало быть, ты уступаешь без боя и позора? ― спросил Эйнар.
― Уступаю, ― сказал Гаук.
― Кому?
― Гуннару Рыжему.
Вот оно что. Гаук волен уйти отсюда завтра со всем, что сможет унести, а Гуннар Рыжий займет его место. Во рту у меня пересохло. Я понял, какова дорога в Обетное Братство ― вызови и убей того, кто уже в нем состоит, а потом принеси связующую клятву. Если только кто-нибудь сам не вызовется уйти по доброй воле.
Гаук и Гуннар уже хлопали друг друга по плечам, и Гуннар (по обычаю учтивости) предлагал Гауку выкупить то, что тот не сможет унести на своем горбу. А я потел и зяб, глядя на второго человека, когда Эйнар повернулся к нему.
― Торкель? Ты уходишь без боя и стыда?
― Ухожу, ради Орма сына Рерика.
В ответ послышался ропот. Торкель был опытным воином, хорошим секирщиком, а я, как выкрикнул Ульф-Агар, ― всего лишь мальцом.
― Этот малец убил белого медведя! ― рявкнул отец в ответ. ― Что-то я не припомню рассказов о твоих деяниях, Ульф-Агар.
Темное лицо маленького человека стало еще темнее, и я понял тогда, какое проклятие тяготеет над Ульф-Агаром ― проклятие славы. Он хотел бы остаться среди живых после того, как его не станет, он завидовал тем, кто имел то, чего он хотел и чего не мог украсть.
Ему позволяли всего лишь прикоснуться к преданию, вдруг понял я ― и устыдился своего понимания.
Эйнар погладил себя по подбородку, размышляя.
― Трудно отказаться от хорошего человека ради неиспытанного. Для того и поединок. Иначе как узнаем, что мы получаем, коль не увидим новичка в деле?
Торкель пожал плечами.
― Не имеет значения, каков он ― потому как он будет драться лучше меня, потому как я вообще не желаю драться. Драться с последователями Христа. Потому как моя женщина на Готланде ― из них, и я дал ей клятву ― поклялся клятвой Одина, ― что не стану принимать участие в набегах на их святые места. Так что мне лучше уйти, потому как, ежели у Бирки такие замыслы, мне с ними не по пути.
Тут Эйнар нахмурился.
― Ты давал клятву всем нам, Торкель. Можно ли ее отменить из-за обещания женщине? Или твоя клятва нам меньше, чем клятва женщине?
― Ты никогда не видал моей жены, Эйнар, ― мрачно сказал Колченог, кутая жилистое тело в огромный плащ. ― Непростое дело ― нарушить клятву, данную ей.
Все, кто знал жену Колченога, рассмеялись понимающе. Прежде чем Эйнар успел ответить, Иллуги Годи стукнул древком о камень, и настало молчание.
― Это не обещание жене, ― сурово сказал он. ― Это клятва Одину. Как бы глупо ни звучало, это все же клятва Одину.
― Наша клятва тоже приносится Одину, ― возразил Эйнар, и Иллуги нахмурился.
― Наша клятва приносится друг другу под оком Одина. Клятва Одина, которую принес Торкель, может быть вернее, а сам Торкель, полагаю, должен смириться с последствиями того, что он принес слишком много клятв. И все же он не нарушает своей клятвы братству, если кто-то займет его место.