Александр Чуманов
Дорога краем пропасти
повесть
У школьников была забава - потешаться над ним. Окружат, бывало, и пытают, хитро перемигиваясь: «Паля, что такое жизнь?» Он знал. Когда и кто ему это сказал - не помнил, но знал. Отвечал заученно: «Колбаса». Мальчишки смеялись и спрашивали гадости, Паля и на них отвечал. Бессознательно. Но ребятишкам все равно нравилось. По утрам мать кормила его из большой желтой чашки. Густо сдабривала суп хлебным мякишем, бросала туда ломтики мелко нарезанной колбаски Паля съедал все, и если мать доливала еще съедал и это. Он мог есть бесконечно. Чрево его, безраздельно господствовавшее в теле, способно было вместить в себя не только бедную материнскую пенсию и пособие по собственному безумию, но самое старушку.
Напитавшись, Паля отваливался от стола Старуха утирала сальные его губы чистеньким передником и, похлопывая по рыхлой спине, говорила:
- Ступай, походи. Да — слышь, не напивайся. Уморят, собаки!
Старухе казалось, что безумие сына может со временем пройти. Для этого ему надо больше бывать на людях, тогда он постепенно от них научится пониманию жизни. И каждый раз, выталкивая его за дверь, она заглядывала в сыновьи глаза. Они были прежними, пустыми.
На улице Паля как бы заново начинал познавать мир. Некоторое время он стоял у собственной калитки — сутулый, убогий, в разношенной своей кепчишке — растерянно озирался. Перспектива улицы, простирающаяся в обе стороны, звала, манила какими-то тайнами, и Паля долго не решался шагнуть, чтобы заново открыть для себя этот безумный мир. Стоял он так до тех пор, пока мимо не проходил кто-нибудь из знакомых. «Что, Паля, стоишь? — спрашивал обычно прохожий. Гуляешь?» Паля улыбался всем своим прямодушным лицом дебила, шевелил неловко ожиревшими конечностями, как собачонка, заискивающая перед хозяином, и делал первый шаг. Механизм памяти, словно изношенная машина, постепенно набирал обороты. Кончалась улица. Паля сворачивал в переулок, выходил на поселковую площадь с рыночными лотками и продуктовым магазином и начинал свой день. Мать не ошибалась в надеждах, Паля действительно учился постигать жизнь. Правда, настоящего смысла этого слова он не знал, жизнь для него навсегда останется «колбасой», но убогими своими мыслями он нет-нет, да и обращался к бытию земному.
Всегда на одном и том же месте, у заглохшего поселкового скверика, под высокими тополями, Паля подолгу простаивал, настороженно вслушиваясь в дистрофическое течение сознания Тяжелый, обрюзгший, в расползающемся по швам пиджачке, в нахлобученной на уши кепке, он сутулился, словно большой откормленный боров, а мимо шли и шли озабоченные мирскими делами люди. Издалека Паля напоминал ошлифованную дождями и ветром гранитную глыбу. И осень, перебирающая на деревьях мертвую листву, ворошила скомканный пух Палиных волос, раздерганной паклей торчащих из-под кепки.
Гнала осень мимо листву, бросала охапки ее под ноги, задирала полы пиджака. Паля смотрел вдаль, шевелил беззвучно губами и думал о тех неведомых дверях, что в тайне от него, воровато приоткрывшись, выпускают в улицы такое количество горластых и суетливых людей. Весь мир был в заговоре против него. Улицы, дома они таили в себе большое количество тайн, скрывали смысл тех действий, которые Паля воспринимал зрительно, не в силах проникнуть в их естество. Временами ему казалось, что он постиг секрет человеческого бытия. Тогда он шел в люди, смеялся, если смеялись они, грустил, видя грусть ближних, но отовсюду его гнали, а если не гнали, то потешались над ним, и Паля, оставшись потом один, так и не мог понять: почему он снова в одиночестве
Мальчишки забавлялись: Паля, хочешь лимонаду?
Паля хотел.
- Подойди к той бабе, задери юбку и повали ее на землю. Она тебе сразу лимонаду даст.
Паля верил: шел, задирал и валил. Если женщина знала его — била по рукам и кричала: А ну, поди! Вот как двину! И в сторону мальчишек: - Не стыдно вам, а?! Сволочи! Над больным человеком. Я вот матерям-то все скажу!
Мальчишки смеялись и торопились уйти. Паля тоже улыбался и ждал обещанного лимонада.
В другой раз взрослые ребята угостили Палю вином. От вина ему сделалось легко и приятно. Вокруг было много хороших людей, хотелось делать что-то доброе и радостное. Ребята вывели его на улицу, велели стать на четвереньки и по-собачьи лаять. «Погавкаешь,- сказали, еще вина дадим». Паля гавкал. Несколько раз руки его подламывались, он падал лицом в землю, больно ударялся, но снова и снова поднимался и лаял. Прохожие не обращали на него внимания, молча шли мимо. Только некоторые из них смотрели на Палю с укором. Когда Паля вернулся к парням, чтобы еще выпить сладкого вина, тот, что поменьше, пнул его под мошонку Паля согнулся и упал. Боль была сильная, не которое время он не мог дышать, а когда при шел в себя, ребят поблизости уже не было.