Ясные осенние дни проплывали легко и стремительно, как блеские паутинки по ветру. Осень припадала к ногам мертвой листвой, хрусткой корочкой покрывала обочины дорог и крыши изб. Дни дымились и ворочались, дни изнывали от тишины и подставляли под нежаркое сентябрьское солнце жухлые свои бока. Мертвело и выцветало небо. По-прежнему оно тосковало прощальными птичьими клинами, а по ночам набегала стужа.
Осень дала Палиным размышлениям новый толчок. Он далеко теперь уходил от дома. За поселковой площадью, за обрамляющими ее полукругом домами, был новый мир. Шумы его были гуще, и весь он, пропитанный смешанным запахом помоек, сажи и корузлых, пропотелых роб, кишел с утра до вечера кошками и детьми.
Люди тут жили в бараках. Бараки, серые и ветхие, обросли убогими пристройками, переплетались, лепились один к другому. Днями здесь господствовали бабы. На чадящих печках, слепленных наспех в тесных двориках, они варили в прокопченных чугунах пищу. Босоногие ребятишки крутились рядом, крали со столов хлеб и прятались по сараям. Иногда бабы бранились. Тогда гремели катающиеся по земле ведра, шипело, выплескиваясь на плиты, перекипевшее варево, тряслись под засаленными кофтами обвислые груди. Мужики приходили к вечеру, усталые, голодные. Мылись в огородах из кранов, расползались по каморкам Потом собирались во дворах и играли в карты. Если пили водку. то обязательно под конец дрались, оттаскивая друг друга в стороны и скупо матерясь.
За бараками был пустырь. Распутывая головоломку тесных переулков. Паля всякий раз выходил к нему в одном и том же месте. Здесь кончались огороды и до самого горизонта тянулась ровная забурьяненная целина. Слева громоздил шумные свои цеха металлургический заводик; справа, за оврагом, через который был переброшен железнодорожный виадук, желтел глиняными осыпями громадный карьер. К карьеру по насып ной дороге беспрерывно съезжались грузовики. Они свозили туда золу, ссыпали ее под откос, и если из пустыря дул ветер, седая пыль, стелясь понизу, летела на поселок.
Однажды Паля увидел, как от поселка к карьеру прошло много людей. Мужики несли в руках сумки некоторые бабы—-детей, а далеко позади взрослых щебечущей стайкой мельтешила грязными пятками ребятня, воровато подбирая с дороги дымящиеся окурки. Неподалеку от Пали слободские перекрыли дорогу, расстелили прямо на земле тряпье и, кликнув детей, стали хлебать из банок окрошку.
Паля долго наблюдал за ними. С виадука ему было видно, как подкатил к слободским грузовик, посигналил и, не получив дороги, откатился в сторону. Грузовики подъезжали один за другим. Всем им не давали дорогу, и тогда они, окутываясь пылью, отфыркиваясь, сползали на обочину. Водители сгрудились в стороне. Долго переговаривались, искоса поглядывая на люд. Потом один из них забрался в машину и укатил в сторону завода.
Из замусоренного оврага мужики стаскивали на дорогу хлам. Они перекрыли им проезд, и когда его набралось достаточно, чтобы машины не могли пройти, со всем шмутьем пере брались на траву.
Паля с утра ничего не ел. Дети, отвалившись от окрошки, сытно дожевывали хлеб, кормили им с рук собак и не обращали на Палю внимания. А ему хотелось подружиться с ними. Хотелось хлеба и человеческого тепла.
Вскоре по дороге пропылила черная «Волга». Из нее вылезли пузатые дядьки и вступили со слободскими в переговоры. Люд, столпившись вокруг приезжих, напряженно молчалю А когда дядьки пошли обратно, к машине, загалдели вдруг разом бабы и, обступив приезжих, стали совать к их лицам плачущих детей.
Чо саботаж, чо саботаж! взревел здоровенный старик и, разгребая громадными своими ручищами баб, полез до приезжих. — Вы нас газами затравили, детей гробите, а теперь и сажу на нас! Зовите армию, не уйдем отсюда! Приезжие отмахнулись от старика протиснулись в машину и упылили.
- Собаки! - прохрипел старик и уронил вдоль тела руки.
Шофера сгрузили землю в бурьян и тоже уехали, надымив напоследок. Люди, примолкнув, долго смотрели им вслед, потом разбрелись по кучкам и запалили костры.
- Ерофеич кричали от одного костра. - Тащи ружье, сейчас армия придет!