Ерофеич смеялся и отвечал
- Куда я спроть армии, у меня плоскостопие! А ты повоюй, орден сутулого получишь.
- Я лучше в партизанах!..
Большой старик бродил среди народа и говорил всем:
Видали с-сук? Нажрали требуху, а тут хоть подыхай! Армией пугают. Пусть зовут! Пусть все посмотрят, как они над людями измываются!
Ему никто не отвечал.
К вечеру народ ожил. Ярко пылали костры, дым раздерганным ватином стелился понизу, путался в бурьяне и медленно, словно бы нехотя, уползал вдаль. На востоке загорались первые звезды, оттуда пахнуло теплым дыханием, и как только выплыла из-за сопок полная луна, вся толпа разом снялась с места и, распевая бабьими голосами песни, двинулась к поселку.
Как-то, слоняясь без дела по слободе, Паля забрел в старый овраг В овраге было сыро от сочащегося по дну захламленного ручейка. Дно оврага густо поросло тальником, склоны бурьяном, — сюда из поселка вывозили золу, бросали дохлых кошек и рваные раскладушки. Идя по узенькой тропинке, вьющейся по-над берегом, Паля набрел на ветхий шалашик. Около шалаша тлела автопокрышка, вокруг огня сидели слободские мальчишки и, раскуривая по кругу папиросу, плевали на спор в воду: кто дальше.
- Ты дурак? - спросили они Палю, обступив его со всех сторон.
- Он дурак, сказал старший и наступил Пале на ногу
Паля взвизгнул от боли и засмеялся. Мальчишки тоже засмеялись, потом обшарили Палины карманы и, не найдя ничего, сказали:
— Ты с Капая. У нас с Капаем война Хочешь по морде?
Паля не хотел.
Мальчишки посоветовались и предложили.
- Если хочешь доказать, что ты не дурак, перенырни Поганку. Мордой в воду, ну!
Паля опустился на колени и окунул голову в ручей.
- Дурак, сказали мальчишки и повели его в карьер.
В карьере, прислонив Палю к глиняной стене и надев ему на голову ведро, они долго расстреливали его из самострелов. Стрелы отлетали от Палиного тела, как от резиновой игрушки. Паля чувствовал тупую боль и тихо поскуливал Потом его впрягли в старенькое корытце и он по очерет катал мальчишек по полянке
Ты теперь наш, сказали мальчишки вечером, провожая Палю до границы с Капаем. - Приходи, мы тебя не тронем. А в Капае разведчиком будешь.
Паля поклялся на оружии, поцеловав «серебряный кинжал» оструганную щепку, обмотанную фольгой, - мальчишки по разу ударили его в грудь и отпустили.
— Приходи!- крикнули на прощанье.
Паля решил прийти.
Дома мать долго отмывала его от дневных наслоений грязи: «экая чумазина», - ворчала. И ругалась, вымывая из Палиных волос землю:
Носишься, как сука меделянская! Где грязи нахватал? Суешься всюду!
Подчиняясь материнским рукам, Паля окунал голову в таз, сплевывал мыльную воду и медленно засыпал. Не спи, не спи! -трясла его за плечи мать, - Куда в сон не жрамши! Вот погоди, схватишь хворь, добегаешься тогда'
Толстомордая, грязная, уже который день бродила по слободе пьяная бродяжка. Там, где она проходила, заходились остервенелым лаем собаки, плевались млеющие на завалинках старушки, а мальчишки свистели ей в спину и забрасывали камнями Бродяжка ходила по дворам и сманивала чужих мужиков. Вечерами куда-то исчезала, а с утра ее снова видели на улице. Пьяная, оплывшая, она наваливалась на худой плетень и кричала в глубь двора
Хозяйка, эй! Зови своего, я ему балалайку покажу!
Поди прочь, стерва! - неслось в ответ.
Тогда денег давай! А то уведу, мужика-то.
Хозяйка зачерпывала из чана кипяток и бежала к забору:
Я вот тебя, с-суку-то, сейчас ошпарю! Я тебя отважу, курву черномазую!
Бродяжка смеялась, багровея потасканным лицом, и отбегала от забора.
Бойся, бойся! 'кричала. Седня я твоего сведу со двора, в сарай то! - И шла дальше.
Так целыми днями она слонялась по слободе и воевала с бабами. К вечеру исчезала.
Слободские мальчишки, те что по старше, следили за ней.
А ну, — говорили грозно, поймав ее где-нибудь в закутке, — пойдем с нами!
Бродяжка тряслась беззвучным смехом и доставала из шва спицу
Подите сюда, я вот, глаза-то повытакаю. И добавляла решительно: - Сказала — десятку волоките! А так хрен вам! Захотели бабу за так, салаги!
Мальчишки мялись и переглядывались. Они пугались бродяжкиной решительности, спицы, а еще больше того неизведанного и заманчивого, мысль о котором будоражила кровь.
С дороги! - шумела бродяжка, чувствуя свое превосходство. -Достанете десятку, тогда и приходите. И она шла мимо оторопевших подростков: толстая, развратная, томительно-желанная в потном своем естестве.