Оно являлось, дурманящее, липкое. Отрывало Палю от кровати, обжигало прохладой мягких рук и доверяло бездне. И Паля долго летел в ужасающую глубиной пропасть, и снова перед ним расстилалась черная мгла, где не было ни звуков, ни людей, а только пугающее чувство одиночества.
По утрам мать растапливала печку. Шуровала в топке кочергой,— от ее шума Паля и просыпался. За окном все та же мокреть, небо цвета угольной золы и дроглый ветер, обрывающий с печных труб дымовые хвосты. Паля разлеплял на оплывшем лице сонные веки, глядел отрешенно на сутулую яблоню за окном и долго входил в день. Мать гремела на кухне рукомойником; под полом возились мыши. Паля опускал ноги на пол, шоркался зудящими пятками о половичку и улыбался, вспоминая себя, жизнь, себя в этой жизни, и то, что он любит ее.
Сентябрь попалил достаточно. Разразился под конец дождями; в октябрь осень вошла грязная, бесприютная. Поля за протокой посерели, рыжий яр стал бурым, - по утрам в него ссыпали золу, и она стекала вниз вместе с оползнями, обгоревшими консервными банками и бездомными кошками, мокрыми от нужды.
Еще по октябрю прокатилось лихо: желтый покойник, с мусором, прилипшим к лицу. Его везли в гробу, на стареньком «газоне» с откинутыми бортами, и когда машина поползла в гору, гроб скользнул по мокрому кузову, упал на межу и вывалил мертвого человека в грязь.
Мать весь вечер проплакала в кутке, часто сморкалась и говорила: «Лихо». Перед сном Паля думал о мертвеце. Он знал, что люди умирают, и думал об этом с радостью. Еще он думал, как умрет сам. И его тоже повезут на машине, уронят в грязь и долго потом будут горевать над ним. Смерть Палю не пугала. Он не мог до конца осмыслить ее сущность, и она являлась в его думы печально-торжественным актом, где люди хоть и плачут, но радуются, потому что они вместе. А лучше всех мертвецу: он лежит в черному ящике и ничего не делает.
Покойников всегда увозили за поселок. Паля однажды ходил туда. За крайними домами стелилось до горизонта выгоревшее поле, и только сбоку, возле синеющих сопок, зеленели пущи какой-то растительности.
В распогодившийся день слободские пошли на Защиту за бычками Они взяли с собой Палю, и когда вышли за поселок, он впервые увидел под собой, в котловине, дома и трубы мертвого города. Мертвым город был в Палином представлении. С высоты он виделся пустынным и заброшенным Только из труб, голо торчащих над высотными домами, валил рыжеватый дым. Паля подумал о тех печах, вокруг которых сидят большие молчаливые люди. Они бросают в топку дрова, умирают и ложатся, мертвые, рядом.
Паля не представлял жизни вне себя. Все, что находилось вне его существования, было мертво и оживало людьми и смыслом действий лишь в его присутствии. Мысли Палины были противоречивы, но он не терзал их поиском соразмерности. Он привык осязать жизнь наощупь, а если и задумывался о сущности ее бытия, то мог находить объяснение только тем непонятным вещам, с которыми соприкасался ежедневно.
Дорога долго тянулась вдоль яра. Перед Палиным взором раскрывались все новые и новые перспективы улиц, он уже различал живые струйки встречных потоков, чернеющие на сером асфальте, и думал о суетной неодушевленности города.
Защитой оказался одноэтажный поселок железнодорожников, с узловым парком станции и памятником лесорубу на привокзальной площади Одинаково крупные мужики и бабы, в промасленных желтых безрукавках, ковыряли кирками землю.
«Ищи бычки и складывай в карман», - сказали мальчишки Пале. — Как наберешь много, покажешь нам. И они разбрелись вдоль перрона
У высокого бордюра, обложившись пестрыми узлами, гоношились цыгане. Тощие цыганята слонялись по вокзалу и выпрашивали копейки и папиросы. Пале не хотелось собирать окурки. Медленно он пошел вдоль путей, и, миновав плоские постройки с настав ленными вдоль фасада тележками, вышел к вагончику депо. У депо был старенький заглохший скверик, заваленный мусором и мятыми контейнера ми В мусоре копались вороны, по другую сторону ржавели списанные вагоны.
В большой овраг зa депо ссыпали золу. Туда же стекала по канализационным трубам отработанная вода, она образовывала на дне оврага зловонные лужи, в которых прели дохлые кошки и промасленная ветошь.
За депо Паля заблудился. Он долго плутал между сипящих маневровых и лязгающих буферами составов. Где-то поблизости позванивал кран, описывая стремительной стрелой плавные радиусы. Высоко над Палей проплывали громоздкие болванки; мужики с эстакады засвистели на Палю, и, испугавшись их свирепых лиц, он пошел прочь.