— Да, сэр! — В голосе солдата зазвучала новая надежда.
— Хорошо. Приступайте к работе. Попытайтесь связаться с другими подразделениями с помощью гелиографа, а также радио. Сообщите мне, как только установите другие контакты. Дайте им знать, что коммодор все еще жив и у него все еще припрятано несколько тузов в рукаве мундира. И когда ты увидишь этот проклятый Боло, пригни голову и не высовывайся. Я не в настроении терять сегодня вечером еще ни одного своего человека, ты понял?
— Да, сэр!
— Тогда принимайся за работу. И солдат…
— Да, сэр?
— Хорошая работа. Передайте командам, что я так сказал.
— Да, сэр!
Когда Кафари подняла глаза, Елена дрожала.
— Боло приближается? — дрожащим голосом спросила она.
— Да.
Ее дочь с трудом сглотнула, но не запаниковала. Не сорвалась и не убежала. Потребовалось мужество, чтобы не забормотать что-то невнятное — после того, через что она прошла, когда к ней в последний раз приходил Боло, Ееи сердце Кафари наполнилось гордостью. Каким-то образом, несмотря на всю боль, неудачи и ужасный ущерб, нанесенный социальными инженерами папы, ей и Саймону удалось произвести на свет замечательную дочь, отважную и честную. Которая теперь стояла там, ожидая, когда ее командир отдаст приказ, который она выполнит, несмотря на черный ужас в ее душе. Кафари ощущала прилив такой любви к своей дочери, что у нее на глаза наворачивались слезы.
Фил Фабрицио тоже ждал, но его молчание было совершенно иным, чем у Елены. Его нанотатуировка скрутилась в форму, которая напомнила Кафари воина дэнга — черная, с заостренными ногами, готовая убить все, что окажется в пределах досягаемости. Чванство и бравада большого города исчезли, сожженные яростью, бушевавшей, как лесной пожар, в его глазах.
— Когда Сынок приедет сюда, хочешь, чтобы я пошел и попытался остановить его? — Его голос был резким, полным раскаленных углей и ненависти. — У нас осталось достаточно октоцеллюлозы, я мог бы проделать чертову рваную дыру в чем-нибудь жизненно важном. Учитывая, что это я и он знает меня, я, вероятно, мог бы подобраться достаточно близко, чтобы нанести всевозможный ущерб.
— Я думаю, что ты бы так и сделал, — пробормотала она, скорее себе, чем ему.
— Черт, да, я бы так и сделал.
— И он бы скосил вас противопехотными зарядами и продолжал наступать. Нет, я не хочу, чтобы кто-нибудь выходил туда и противостоял этой машине. Только что я сказал чистую Божью правду. Я не могу позволить себе потерять кого-то еще.
— Что же тогда мы будем делать? Сегодня вечером я должен был встретиться со своей сестрой и кое с кем, кто прибыл на том грузовом судне. Они сказали, что он офицер из другого мира, расскажет о партизанской войне и о лучших способах наносить удары.
Елена заговорила прежде, чем Кафари успела ответить.
— Сэр? Я думаю, вам следует сказать ему, с кем он должен был встретиться сегодня вечером. Сейчас мы — единственный командный состав, который у вас есть.
— Замечание принято. Хорошо, мистер Фабрицио…
— Эй, если ты не можешь называть меня Филом, нет смысла продолжать разговор. Никто в моей жизни не называл меня мистером Фабрицио, кроме чертовых пэгэбэшников, которые бросили мою задницу в тюремный фургон и отправили в лагерь смерти.
— Хорошо, Фил. Тот офицер, с которым ты должен был встретиться сегодня вечером, — полковник Саймон Хрустинов. Старый командир Боло вернулся в город, мой друг, и сегодня вечером в Мэдисоне будет чертовски жарко.
— Святое дерьмо! Он вернулся? Чтобы помочь нам? О боже, это своего рода чудо… — Внезапное смятение сменило шок. — О, чокнутые… Он же разнесет этого ублюдка в пух и прах прежде, чем у меня появится шанс набить ему задницу, не так ли?
— Хорошо бы, — сказала Кафари голосом, звучащим сухо даже через фильтр изменения. — Но не переживай, ты тоже успеешь повоевать.
— Ха. Если это не Божья правда, то я не знаю, что она такое. Мы сидим здесь посреди самой большой чертовой катастрофы, о которой я когда-либо слышал, у нас почти не осталось солдат, и Боло уже в пути, чтобы взорвать нас и отправить на тот свет. Так почему же у меня такое чувство, что мы все равно выиграем это дело?
— Потому что у нас нет другого выбора. И у нас заканчивается время.
Кафари направилась к своему командному центру, из которого они выбежали, пытаясь добраться до Елены и Дэнни с защитным снаряжением. Она пока не могла думать о Дэнни. У нее разрывалось сердце. Поэтому она сосредоточилась на том, что они могли сделать. Что они должны сделать. Если конечно осталось достаточно людей, чтобы что-то делать. Когда они добрались до офиса Кафари, то обнаружили еще пятнадцать выживших. Одетые в костюмы и молчаливые, они ждали ее следующих распоряжений. Она на мгновение остановилась, наполовину ослепленная слезами благодарности, затем подошла к каждому по очереди и взяла их руки в перчатках в свои, безмолвно приветствуя. Через биозащитные шлемы она увидела испуганные лица, контуженные глаза. Сжимая их перчатки, она чувствовала дрожь шока.