Анастасия Воскресенская, Amarga
Дорога
Дорога
«Его Сиянию Примасу Камафеи от о. Лимирия поклон, привет и любовь!
Генваря 14 числа, когда Примас почтил меня беседой, мы говорили о том, что было бы хорошо, если бы отыскался какой-нибудь ясный и четкий след святого Кальсабера на нашей земле. Примас заметил, что благом для Церкви и для верующих была бы возможность благоговейно хранить и почитать таковое место и что вера людей усиливается, если человек имеет возможность посетить действующее святилище и своими глазами узреть, сколь многие невзгоды и трудности претерпел святой Кальсабер.
Мне глубоко запали в душу слова Примаса о том, что паломники своими ногами укрепляют Церковь на земле, а огонь духовный ярче горит, когда его подпитывают вещественные знаки, и тем проще для простой души как бы стать помощником в Божием делании, сопричаститься трудов древних святых и обновить свою веру.
Я спешу сообщить Вам, что один из молодых ревнителей, не так давно закончивший курс наук в Камафейском университете и рукоположенный в нашем округе, готов, нимало не медля, проследовать на север, в предгорья Кадакара, по пути святого Кальсабера. По своей молодости и энтузиазму он не страшится ни трудов, ни опасностей, и я бы сказал, что они даже вызывают у него некоторый мистический восторг.
Я шлю Примасу это письмо в надежде, что брат Колен удостоится аудиенции Его Сияния, дабы Примас решил, можно ли полагаться на этого человека. От себя же скажу: брат Колен мог бы стать одним из лучших моих учеников, но как натура вольная и поэтическая, он легко воспламеняется и мало способен к рутинным делам, требующим дисциплины и прилежания.
Возможно, он покажется Примасу несколько взбалмошным и чуть более горячим, чем должно для лица, осененного царственным священством, но все же брат Колен, по скромному моему представлению, способен безропотно снести удручения и опасности ради достижения поставленной цели и тем самым может принести пользу Церкви.
Да и сомневаюсь, что кто-нибудь еще смог бы добровольно и с радостью вызваться на такой поход…»
Развалины крепости походили на старые кости — серые, полуобглоданные, накрепко вросшие в скалу. Мох, лишайники, пожухший вереск, скрюченные деревья с облетевшей листвой — скудная растительность, ничем не лучше того, что росло дома. Старая яблоня-дичок, в серых пятнах на потрескавшейся коре, поскрипывала сухими ветвями, твердая почва была усыпана мелкими плодами, побитыми ранним морозом.
Солнце давно свалилось за зубчатый хребет Кадакара, сумерки густели, скрадывая и без того скудные цвета. Небо, темное, высокое, исколотое мелкими звездами, выгибалось над горами.
Яго хорошо видел в темноте — золотистые скорлупки аур мелких существ, зеленоватые и синие очертания заснувших на зиму растений и темный-темный силуэт крепости. Он втянул ноздрями холодный, колючий воздух и гортанно рассмеялся. Под копыта и в гриву коню наметало скудную снежную крупу. Вороной насторожил уши, зафыркал, Яго потрепал его по шее рукой в кольчужной перчатке. Поющий висел на ремне, перекинутом через плечо, ожидая своего часа, копье покоилось на серебряном крюке, меч спал в ножнах.
Охота обещала быть хорошей.
Добыча появилась заполночь — Яго успел обследовать окрестности форта, вспугнул пару сонных куропаток — но не за куропатками он сюда явился. Длинное бронированное тело вытекло из расселины, масляно переливаясь щитками на спине. Брюхо гигантской, с замковый мост, многоногой твари, топорщилось грубым мехом.
Слуа перекинул Поющего на руку, прикрывая бок, поудобнее перехватил копье и погнал жеребца вперед. Тварь на мгновение остановилась, поводя в воздухе слабо светящимися сяжками, потом стремительно кинулась навстречу всаднику. Жесткие конечности прошипели по камням. Многоножка прянула. Яго ударил.
Копье переломилось щепкой, окованный наконечник застрял меж двух хитиновых щитков. Вороной захрипел, врос копытами в землю, устоял. Многоножка свернулась кольцом, щелкая двумя парами челюстей возле раненого бока, потом судорожно разжалась, будто рука альханы-танцовщицы, замерла, задергала ногами. Однако ясно было, что копье не причинило ей большого вреда.
Яго мимолетно пожалел, что отдал Луношип младшему брату. Луношип выпил бы жизнь добычи, как сухая глина пьет воду во время дождя. Он с силой ударил сжатым кулаком в центр Поющего, заставляя его издать низкий, страшный гул, от которого у врагов крошились зубы и шла кровь из носа и ушей.
Тварь скрежетнула и бросилась, нацелив крючковатые серпы челюстей. Жеребец сделал вольт и с хрустом ударил ее в бок подкованными копытами, Яго сверху добавил мечом, сломав и сорвав одну из пластин. Обнажилась пересеченная сосудами мякоть, сочащаяся золотом в ночном зрении слуа. Добить, сразу, быстро, точным ударом сверху вниз… хорошая охота.