Конь всхрапнул и начал оседать. Яго успел выдернуть ноги из стремян, выметнуть себя из седла в сторону. Над головой просвистел смертоносный серп, на щеку брызнуло жгучим, едким. Слуа перекатился по камням, меч вышибло из руки. Он перехватил Поющего, с трудом блокируя яростные атаки твари. Жеребец бился в агонии.
Пришлось отступать к развалинам, шаг за шагом, не глядя. Ядовитые брызги попали в глаза, кольчужный капюшон спас от скользящего удара, но разодрал щеку.
Яго мельком подумал, что в Аркс Малеум сегодня могут выбрать другого короля.
Он уперся в каменную кладку, снова вскинул руки. Поющий выл и гудел от ударов. Стена крошилась от его пения. Потом вдруг лязгнул засов, скрипнули петли, и Яго упал спиной вперед, вцепившись в залитый липким ядом щит. Дверь в башню чуть помедлила и захлопнулась. Стало очень тихо.
Когда в глазах перестало сверкать и яростный стук сердца чуть замедлился, Яго высвободил руку из ремней, отложил Поющего, с трудом поднялся на колени, проморгался.
Дакини. Ну конечно. В крохотной, освещенной масляным светильничком комнате, бывшей караулке, наверное. Тощий, с растрепанными светлыми кудрями, одежда небогатая и поношенная, оружия нет. Стоит, прижав руку к лицу, — кровь идет носом, комната полна каменного крошева и пыли. Неудивительно: Поющий своим голосом и полуночных демонов, бывало, обращал в бегство. Яго переглотнул, потряс головой.
— Добрый сэньо, все ли в порядке? — осведомился дакини, не выказывая особенной тревоги. — Мне показалось…
Снаружи доносились глухие удары, башня слабо сотряслась. Яго не спеша стянул рукавицы, бросил их на пол, потом откинул с головы капюшон. Он знал, что сейчас открылось сердобольному дакини, спутавшему — вот беда! — короля Неблагого двора с человеческим рыцарем. Копна смоляных волос, длинные глаза без белков, сплошь залитые черным, подвижные звериные уши.
— Все отлично, — ответил Яго, обнажая в улыбке острые клыки.
Дакини не подумал испугаться, глянул с любопытством, потом шмыгнул носом, отнял от лица залитую красным ладонь, критически ее осмотрел. На шее у него болтался медный кружок, пересеченный крестом.
— Я, может быть, помешал поединку? Но я подумал… Меня зовут Колен… из Камафеи. Твой щит больше не будет так гудеть?
Что может быть хуже, чем поехать на охоту и потерять меч и коня? Только встретить в ночь Савани слугу Белого бога.
— Есть немного сухарей, лепешки, сыр и пара яблок, — дакини порылся в тощем мешке, выложил снедь на доску, подпертую двумя камнями, — она заменяла стол. — Вода вот еще… Вино почти кончилось.
Яго нерешительно прижал уши. С одной стороны — если дакини так глупо открыл дверь, да еще и еду предлагает… Может быть, он не глуп, а просто слишком могуществен? При мысли о силе существа, которое спокойно может себе позволить разделить пищу с полуночным, по спине пробежали мурашки. С другой стороны — он, наверное, просто не знает правила. С третьей — о силе служителей Белого бога в Полночи ходили легенды.
— Я тут давно сижу, не рассчитывал до осени застрять, — продолжил дакини, нарезая сыр маленьким ножом. — Сначала приехал в монастырь, взял там проводников, но они испугались оставаться в крепости, пришлось их отпустить. Только я чую, нюхом чую, тут что-то есть. Записи какие-нибудь. Я просто еще не нашел. Если бы, конечно, я знал, что тут такие создания водятся…
Дакини покосился на дверь и замолчал. Яго ковырял когтем кольчужные колечки на рукаве и тоже не произносил ни слова. Никогда в жизни ему не было так неловко, даже когда совсем мелким зверенышем он убежал в лес, заблудился там и рыдал под кустом, уверенный, что вот-вот начнется инсанья и принесет ему неминуемую гибель.
— Она завтра уйдет, — сказал он наконец. — Это… король Сумерек в свое время сделал таких, всяких. Чтобы дакинийские земли завоевывать. Когда слуга Белого бога его изгнал, то твари разбежались. Тут хорошая охота. Коня жалко.
— Король Сумерек? — ахнул дакини. — Черный Даг? Одержимый дьяволом? Тот самый, которого святой Кальсабер победил и изгнал?
Яго кивнул. Он так и сидел на каменном полу, что-то мешало ему распрямиться во весь свой немалый рост. Дакини был такой замученный, невысокий, с бледной мордочкой и выцветшими волосами, постриженными кое-как. Встанешь — испугается еще, соврал он сам себе. Возбуждение битвы постепенно угасало, расточалось. Дакини впускали в свои жилища Полночь, чтобы вымолить себе силу и власть, заключить сделку или просто по глупости. Но из милосердия? Чтобы спасти? Яго не мог придумать, как ему поступить.