- Здорово! – как обычно, приветствовала она. На этот раз отца, забежав в шляпную лавку. Настроение было отличным. Всё еще представляла себя той Варькой, которую награждали, самой очаровательной и…Ах! Как же всё-таки прекрасно быть очаровательной!
День прошел чудесно, просто чудесно.
...Везде двери. Много дверей. И она здесь одна. Почему? Потому что нигде не может найти людей. Дом пустой. Хотя нет. Это нора. Глубокая, сырая, мертвая, дикая нора. Черт, как страшно.
По маленькой спинке поползли большие мурашки. Варя испугалась. Мурашки ползли по шерстке, серой, пушистой и кое-где совсем гладкой, по её шерстке…
- Ой! – пискнула Варька. Но её никто не услышал.
Конечно. Потому что все заняты своим делом. И на тебя, такую маленькую, ничтожную суку, обращать внимание никто не собирается. Ты никому не нужна, – вдруг привычно, буднично, как будто лишь такие мысли и приходят в её сморщенный с невеличкий орех мозг ежедневно. Только она об этом почему-то забыла.
По спине, такой маленькой и хрупкой, тяжелым валом покатился холодный пот. Чуть не затопил сознание. Надо выбираться из этой чертовой норы.
Варваре Гардаровне на этот раз стало так страшно, как ещё никогда в жизни. Вокруг никого. Одни темные, мокрые, противные стены, всюду покрытые плесенью. И никому ты ничего сказать не можешь. Никто тебе и слова хорошего не скажет. И никто…слышишь, моя дорогая, никто? Внутренний голос сошел на шипение, приглушенный свист. Никто не поаплодирует тебе в зале, дор-р-рогая, не скажет, как ты уникальна и особенна. Потому что мыши, дорогая моя…мыши все одинаковы, дура!
Голос выкрикнул последнее и пропал.
Это тюрьма, поняла Варвара. Тюрьма пожизненная. И ей из неё не выбраться.
Усиленно работая всеми четырьмя лапами, жалкая, изрядно постаревшая мышь, всё же достигла света.
Варвара ненавидела старость. Умом понимала, что ей это мало грозит, намного меньше, чем остальным…Но всё же делала множество упражнений, активно за собой ухаживала.
Перед мордой, сухой, жалкой и абсолютно безликой, такой, что о ней-то уж точно не мог повернуться язык, чтобы назвать очаровательной или хотя бы красивой, сновала пара дырявых тапок (нормальные надо носить, заштопать, а не так…). Надо отсюда выбраться…Найти кого-нибудь, чтоб окончательно не потерять рассудок, самообладание, чтоб не сойти с ума. Это страшно. Есть-то как хочется, Свято-ой…И почему к тебе все обращаются с просьбами? Все равно ты их никогда не выполняешь. Вот как сейчас.
Сы-ыр…Нет. Лучше найти кого-нибудь, кто отдастся ей полностью и будет на неё смотреть. Ну, почему, почему её никто не замечает?! Черт!
В горле запершила паника. Опустилась до глотки и ошалело выпучилась на пустынный желудок. Удивилась. Хочется кричать. Не получается. Бить чертову деревяшку от невероятно огромной ножки стула, возвышающейся над её головой. Над головой мыши!
Глухое отчаяние. Страх. И ненависть, ненависть, ненависть…Святой, как она всех ненавидит! Ненавидит каждого, с кем общается, ненавидит всех их вместе! За то, что бросили, предатели, кинули!
Увидев такие ненавистные тапки снова, Варька подумала, а вдруг это она их прогрызла. Пришлось долго отплевываться. В конце концов, опять захотелось есть.
- Эй, уважаемый! – заорала Варвара, что есть мочи. – Уважа-ем-ы-ый!!! – чуть не сорвала она голос. Прошли какие-то розовые лапти, потом еще раз тапки. О чем-то говорили, спорили, но с высоты Вариного сейчас роста услышать что-либо было как-то проблематично. Как без неё вообще можно о чем-то говорить?! Почему её никто не слышит? Почему её не втянули в разговор?
А наверху, там, очень высоко, безумно далеко, куда такая прошмандявка, как она теперь, уж точно не доберется, разговаривали двое. Грига и её отец. Варвара повела ушами и услышала.
- Знаешь, пап, я от неё в шоке!
Варя задохнулась от возмущения. Ага, это ей показалось. На самом деле хрюкнула и скрипнула острыми, как лезвия ножей, зубками. Сейчас тут кому-то что-то откусят!
- Вот Варвара вся такая красивая, современная, модная…А ведь стерва та еще. Я только не понимаю, почему этого, кроме меня, никто не видит? Я, конечно, не хочу её осуждать, но, честно говоря…
«Как она смеет обсуждать меня в моем же присутствии?!»
Папа лишь согласно кивал, в чем-то ковыряясь своими пальчиками. Подкаблучник!
Маленькая, чуть лысая мышка, болезная зараза в Варькином мозгу, обозлилась. Что есть мочи побежала по огромным, как в самом страшном её сне, доскам пола. Добежала до тапка. И собрав в кулак всю свою злость и досаду, прокусила плотную ткань.