Она любила яблоки. Она любила яблоки очень.
А Север любил её. И Северу захотелось, чтобы она стала ещё ближе, хотя казалось: это уже невозможно. Прижать её к себе страстно и сильно, сильно и властно, не отпускать. Впитать в себя всю, слиться…
Она опять его сразила. Наповал. Стоило ему только вспомнить про садовый фрукт.
Варя приоткрыла эти чертовы, так ярко накрашенные губы, чуть высунула язычок…
- Ты…- и Север накрыл её рот своим. Все предыдущие нежные, плавные, зовущие телодвижения переложил себе на плечи. Впился яростно, дико и со вкусом. Запустил пальцы в её непослушные волосы. Платье ей определенно шло.
Облизнулся…И облизнул её тоже. Так вот какая она. Решил пробраться к носу, щекам и скулам. Впрочем, быстро оставил это занятие и решил двигаться в обратном направлении. Ниже.
Святой, сколько одежды…
- Ты…знаешь…- млея под напором, в перерывах между поцелуями, - здесь…есть…отличное место.
Ни капли не отрываясь, тонкими пальцами за ворот тулупа она потянула его куда-то в бок.
Приоткрыв полные блаженства глаза, Север сообразил, что они стали пробираться сквозь ветви. Их было много. А слов было мало. Мало катастрофически. Слова, как всегда, не нужны и их можно выбросить вовсе.
Север оглянулся назад. Сама мысль, что кто-то может их увидеть, наблюдать за ними уже не пугала. Напротив: она дразнила. Она щекотала и прикасалась неровно, пальцами, где-то равнодушно давая о себе знать; торопила, потому что в кои-то веки Северу было все равно, что подумают о нем люди. Потому что мир, который дарила ему Варька ежесекундно был во сто раз свежее, сочнее и ярче всего того, чем он жил до этого. Что когда-то воспринимал за жизнь. Дурачок.
Неужели он, Северус, наконец-таки повзрослел? Неужели не будет пугаться людей?!
Эта мысль внезапно привела его в абсолютный восторг, полную эйфорию и, прерывисто вздохнув, без всякого стеснения, что могут заметить, что кто-то случайно сюда войдет, особенно по нужде, что кому-то может понадобиться войти сюда, что кто-то…что?
Пле-е-евать.
Он с бешеной страстью раздевал мягкую и гибкую Варьку, и не важно, что на улице зима или почти весна…
В какой-то момент показалось, что Север не выдержит. Что накопленное все с такими муками и с дикой легкостью поднятое Варей вырвется наружу.
Пальцы не слушаются, а застежки расстегиваться не хотят. Варвара дышит прямо в лицо, требовательно и горячо. Её маленький чуть вздернутый носик весьма кстати тыкается ему в щеку…Хочется обхватить его губами.
И застежки поддаются. И двадцать колов в задницу тому, кто это платье придумал!
И где-то оно всё-таки рвется…Ткань падает на остатки грязного снега. Варвара стягивает уже такой ненужный лиф. С зазывающей улыбкой медленно смыкает зубы на Северовом предплечье. Приходит боль и пульсация. Небольшая, какая-то бледная капелька крови. Легкое удивление. С диким стоном Север ладонью сдавливает упругий шарик Варькиной груди, сильно его сжимает. Отплатил. Приходит наслаждение. Варька принимает реванш: больно прокусывает мочку уха, длинными, с красным лаком, ногтями жестко оцарапывает спину (кажется, будут шрамы), ехидно смотрит исподлобья: «На что же ты ещё способен, мой ясный сокол?».
И хочется втиснуться в эту бешеную гонку, овладеть призом, соревноваться с достойными противниками и быть главарем. Умом не понимая, зачем и для чего идет не по накатанному, животным инстинктом Север ощущает всю необходимость этой игры. Ей привлекательность и влечение.
Варвара часто его удивляет. Север хочет приструнить её, показать этой вредной, беззащитной и такой дрянной девчонке, кто здесь хозяин, хозяин положения. Кто сверху.
И не в состоянии терпеть, Север рычит, с силой раздвигая Варькины ноги (кажется, она утробно над ним смеется), хочет войти в неё сейчас, здесь, немедленно... Наказать.
Варька едва уловимо одобрительно кивает и, замахнувшись, дает ему пощечину. Оторопелый, слегка запоздавший вопрос «За что?» грохается обезличенным где-то на дно сознания.
Вне себя от жжения, жара, Север резко, со злостью накрывает Варькин рот своим, с огромным наслаждением мнет её ляжки, жестко, до синяков, словно желает отплатить ей той же монетой, оттягивает на бедрах кожу…И на сосках.
Варька лишь лукаво улыбается, держит в длинных накрашенных ногтях его плоть, оттягивает её.
«Хорошо бы, за нами кто-то наблюдал! – подумала Варька. - Мы друг друга раздеваем, он меня щупает, всю. И вот так, милый, да-а-а…Ну, что же ты, в самом деле, надо показать и остальным! Нужно, чтобы все на меня смотрели. Смотрите, чопорные гадкие людишки, молодые закомплексованные леди, недалекие мужики. Я издеваюсь над ним, причиняю ему боль. Я приказываю. Да, это ненормально! Это вне всяких условностей и традиций! Это классно! И это выделяет, заставляет обращать округлившееся любопытные взгляды, ненавидеть привычные шокированные лица, лица-маски, глиняные лица. И вы, жалкие вертлявые человеки, противные мерзкие твари, знайте об этом все! Все, кому не лень. И даже больше! Вы это заметили? я счастлива! Счастлива благодаря вам!»