Послушав зазывальные речи продавцов, Лиска повернула налево, обошла какой-то дом и вышла к центру площади. Сюда сводились все дороги рынка. Среди товаров и прилавков столпились зеваки и теперь из пяти-шести человек плавно превращались в толпу.
Протиснувшись сквозь шляпки, юбки и кожаные куртки, девушка увидела, ради чего, собственно, они собрались.
На грубо сколоченном пуфике, в пыльном плаще и с черной бородой до груди, со впалыми щеками и держа в руках гитару, сидел мужчина. Гитара пела, казалось бы, заместо него.
Доведёт, доведёт перелётную птицу,
Сердца компас, до цели в пути.
Сердце чистое бурь не боится,
Среди туч путь сумеет найти.
Не помеха душе смелой буря,
Ветру компаса сердца не сбить.
И пусть жизнь небо тучами хмурит,
Сможет курс верный в них проложить.
Компас сердца во тьме густой верно,
Проложить путь сумеет всегда.
Если только его злобы скверной,
Не смогла сбить в час трудный судьба.
И тогда спутав стороны света,
Верим мыслям сердитым своим.
И судьба нас накажет за это:
В ней удачу свою проглядим.
Полюса в жизни правильно выбрав,
Курс проложим всегда верно свой.
И пусть будет бой лучше проигран,
Чем платить за победу душой!
Было такое ощущение, будто Лиссия перед кем-то виновата. Она затаила дыхание. Как будто там, внутри неё, не хватает какого-то очень важного винтика. А без него всё становится пустым…
Менестрель поднял взгляд. Глаза оказались карими, раскосыми и смотрели куда-то вдаль, задумчиво, сквозь людей. Наверняка каждый почувствовал себя открытой книгой. Кто-то уважительно кивал, радостно хлопал в ладоши; кто-то плакал. Женщины восторженно ахали и массово падали в обморок. Но почти все кинули по две – три монетки в вязаную котомку вдохновенного менестреля.
Сердце, дороги, выбор…А правильно ли она сделала выбор? Всё правильно: хозяйство, муж, дом…Она нашла свою половинку, то, ради чего стоит жить, смысл жизни. Неужели после этого не наступает взлелеянная столькими поколениями певцов и летописцев сладкая жизнь? В чем же дело?
Да, дар исчез. Его больше нет. Нет теплого комочка внутри её души. Но это же не повод расстраиваться так надолго.
Ей ужасно не хватает общения. Не просто общения, а того, что оно даёт – любви, дружбы, самого вкуса жизни. Раньше этим вкусом она наслаждалась, развивая себя как компаса, путешествуя. А сейчас? Может, поговорить с Золотом? Хотя у него мало времени на разговоры. И она, для которой он старается, будет говорить о том, что ей чего-то не хватает?! Цветы на весах с чувством?..
Лиске стало грустно. Внутри что-то надломилось: то ли у неё, то ли у него…И как давно оно надломилось?
Вечером Лиссия всё-таки пыталась заговорить с ним: как он чувствует, что ощущает.
- Лиска, прости, но завтра прямо на рассвете ко мне подойдет важный клиент: городничий посоветовал именно меня, а это ни хухры-мухры! Тут в грязь лицом ударить нельзя! Продавать лаванду, конечно, каждый может, но вот делать из неё снадобье от угревой сыпи – это ещё надо постараться. Поэтому и цена соответствующая. Вот и предстоит объяснить этой важности, чего стоят мои труды и как это для него важно.
- Прости, любимая, всё после, - добавил он, отворачиваясь к стенке. Лиссия тихонько вздохнула.
«Завтра опять пойду на площадь». К молоку никто из них так и не притронулся.
Менестрель сидел на том же месте, в той же позе, в которой вчера оставила его Лиска.
Вокруг уже собрались добрая половина камнепольцев, и теперь радостно бросала монеты успешному гостю. Все были просто в восторге.
Он не только играл с чувством, но и разговаривал с толпой, обращался к ней тихой мелодией или тяжелыми струнами за советом, как лучше играть.
Особенно обожали его женщины: седые хозяйки и строгие жены; наивные девчонки и кокетливые барышни. Он улыбался своими карими глазами и обаятельными ямочками на щеках.
Лиссия всё стояла и наблюдала за проворными пальцами. Эта музыка её безумно вдохновляла: вдохновляла на жизнь, на саму себя. Она даже хотела кинуть целый червонец, но, вспомнив Золота: «не растрачивайся на то, что не пригодится в хозяйстве!», с сожалением спрятала медь в кошель.
Но солнце было почти в зените, наступало обеденное время. У всех были свои дела, свои ненакормленные детки, растолстевшие мужья, которых следовало подгонять каждую минуту и престарелые родители, схожие с детками чувством голодом и своей беспомощностью в его утолении. Менестрель засобирался тоже.