Хотя причем здесь Крин? Ему сейчас хорошо, он «сделал свой выбор». Он его бросил, предал все идеи, которыми сам же его и пичкал…Это, словно с силой метнуть нож и потом, когда он врежется в десятку, сказать, что «рука дрогнула».
Кулаки непроизвольно сжались, но Север даже не заметил, как больно впивается в ладонь краешек ложа.
Губы искривились в бессильной злобе.
Обида…Чего ему ещё не хватало, а? Сначала приручить, постоянно находиться с ним рядом, рассказывать, а потом вдруг раз, и уехать. Зачем тогда было сидеть с ним рядом, приучать к бегающим мышам, чтоб он не вздрагивал каждый раз от страха и неожиданности, теряясь в котенке? Зачем всё это? Чтобы потом было ещё больнее отрывать, бросить как игрушку, в которую наигрались, и она лежит теперь где на чердаке, запыленная. Или стоит возле воды, потерянная…
Север уже не замечал, как горячие слезы катятся по его щекам. Он их не смахивал, а только крепче сжимал арбалет. До побелевших костяшек.
«Да, я сдался. Но я не хочу бороться…Не сердись на меня».
Как будто оправдывается, ей-богу. Чувствует себя виноватым…Я не прощаю.
Не хочет бороться…А кто проповедовал истины? Кто учил бороться до конца, пока можешь? Куда подевалась сила воли, сила духа? Кто оставил меня на самостоятельность, на одиночество, на эту дряную козу? Чтобы без тебя ворочаться во всем этом, как в болоте изо дня в день, одно и то же, и свет только тогда, когда вспоминаю тебя…И скучаю. Безумно по тебе скучаю, Крин.
Ты эгоист. Ты думал только о себе. А я? Мне это нужно? Все эти оправдания…И с ними, и без них я чувствую, что один. Злюсь и срываюсь. Ты меня к этому подготовил? Ты задумывался о том, что мне не нужна твоя ложь, твоё дурацкое чувство вины, а нужен лишь Ты! Ты, как всегда, с лаской и добрым словом, с твоими вечными сединами!.. С запахом мяты. И вся эта борьба…Чего она стоит, теперь, когда нет больше тебя? Зачем бороться, если всё равно умрешь?! Все равно…«Уедешь».
Он обессиленно опускается на траву, выпускает арбалет и…рыдает. Плачет так, что болит грудь, горло сдавливают спазмы.
Он обнимает себя за колени, ложится. Забывает всё…И вспоминает его. Седина и запах мяты.
Потом открывает красные глаза. Всё расплывается. Берет себя в руки и поднимается с солеными каплями на щеках. На две трясущиеся ноги. Поднимает арбалет. И, прицелившись, стреляет.
Пара остекленевших глаз, струящаяся из бока кровь…Из мохнатого бока.
Заяц, не увидев Севера за полутораметровой ивой, пришел за водой.
Север тяжело дышал. Понимал, что ничего изменить нельзя. Что нужно «смириться», простить его.
А он не хотел прощать. Была только злость и обида. За то, что бросил. Эгоистично, бездушно, столь необдуманно…
Чувствуя, как слезы высыхают, Север подошел к тушке, закинул её на плечо и пошел к мяснику. Забрав деньги, заказал у услужливой разносчицы пива. Горькое и резко обжигающее одновременно. Продирающее. Чуть солоноватое. От глотки и до живота. Невкусное.
То, что надо. То, чему самое время…Чтобы забыться. Потом привыкнешь…
Глядя, как кружка за кружкой исчезает в глотках дюжих портных, сапожников и купцов, Север повторял за ними.
Становилось всё легче. С каждым глотком, с каждой влажной каплей бывшего хмельного стебелька. Резко очерченные, противные проблемы уже начали терять свой смысл, своё значение. Всё хорошо. Всё в порядке. Какая разница: забудет он или будет помнить треклятого Крина все время. Выживет он или…Какая нахрен разница.
Заказал ещё эля на оставшиеся. Надо попробовать. Иначе – слабак. Надо преодолеть себя и свой страх. Как обычно.
Северус пил молча, угрюмо, с каждой кружкой становясь всё более гибким, легким в общении и, он помнил довольно смутно, но, кажется, к нему подсели какие-то девушки. Куда-то звали. Наверх, что ли…Да нет, спасибо, он сам дойдет.
Немного испугавшись, - совсем немного, ему ведь уже было хорошо, - Север, расплываясь в улыбке, захлопнул перед ними дверь и повалился на кровать. Нечего в душу заглядывать.
Утром был мрачнее тучи и все, кому он смотрел прямо в глаза, рассыпались от него в разные стороны. Глаза налиты кровью, оплывшие, голова раскалывается почище, чем после Криновых тренировок.
Крин…
Запретив себе думать об этом, Север опрокинул чарку-другую, - стало чуть легче. Пошел в лес: работать.
…Подстерегал уток.
Из-за камышей, возле небольшого озерца. Здесь их было полно, да и на недостаток селезней жаловаться не приходилось. Десять серебряных он сегодня точно заработает.
Север сел за тростником, и следил, когда одна из уток отойдет дальше остальных. Если выстрелить сразу, можно напугать остальных, и они разлетятся. А перезаряжать арбалет слишком долго для того, чтобы захватить обеих. Вот если отойдут, там и стрелой можно, а потом и ножами. Уж он-то постарается.