Прицел, выстрел.
Стрела скользила по воздуху, летя точно в цель: в важную крупную уточку. Она не поднимала головы, не оборачивалась в сторону стрелы, просто вышла проветриться…
Не слышно ни шелеста, ни кряканья, ни щебета.
Стрела достигает цели и...врезается в прочную кору. Что?!
Секунды две Север таращился на торчащие из стрелы перышки, на ствол сосны. Потом медленно поднял голову: шелестели дубовые листья, скрипели сосны. Пели птицы. Север огляделся вокруг себя: под ногами высохшая глина, вокруг березы. Вместо камышей перед ним трава: тоже высохшая. Никаких уток или селезней.
Повертев головой из стороны в сторону, Север принял решение. Надо меньше пить.
Крин бы не одобрил…
Но Крина больше нет. «Уехал».
Да какого лешего он вспоминает его так часто?! Надо жить настоящим и не думать о всякой гадости! О том, что его бросили. Причем несколько раз. Что он один. И что больше никогда не почувствует, как быстрые пальцы нежно ворошат ему на голове волосы.
В тот день Север догнал одного зайца и двух перепелок.
Войдя на постоялый двор, на первом этаже которого размещались столики, а по залу шмыгали разносчицы, Север заказал поесть.
Ну, ничего ведь не случится, если он пропустит чарку-другую? В конце концов, мучительные, обидные воспоминания в нем ещё так сильны. Может, если он отвлечется…
Шестая пошла легче, бодрее. Воспоминания уже не мучительные, только обидные.
«Ты – пантера…Ты выдержишь».
Какая, к черту, пантера?! Так, кошак на привязи… А кошки долго не терпят. Они шипят, огрызаются и пьют, пьют, пьют…Чтобы не сдохнуть.
К Северу подсела черноволосая, смуглая. Может, из здешних или купцова дочь. Он точно не помнит. Она ему что-то такое мурлыкала на ухо. Наверное, ему нравилось…Он точно не помнит.
Глаза и платье у неё были зеленые. Такие милые. Взяв его за руку, она поведала ему о чем-то страшном. А может, и не страшном…Но глаза у неё были просто огромные! Или то была её грудь, а кровать в его комнате и зеленое платье…на спинке стула.
…Проснувшись с больной головой и перекошенным лицом, он пошарил под подушкой, чтобы, как всегда, найти там кинжал – так, привычка, - его там не было.
Подробности вчерашней ночи припоминались с трудом. Но это ж как надо было напиться, чтобы потерять кинжал?! Он его никогда не выпускал, всегда к голому телу под рубаху, под подушку ночью. Разве что…Зеленое платье.
Север скривился от отвращения к самому себе и сжал губы.
Вечером он всё-таки отыскал её и отнял кинжал. Вернее, попытался…Она не признавалась, где он, и сказала, что отдаст только, если Северус сам его отыщет. На ней.
Север ужаснулся, выпил для храбрости. Потом она его дразнила, обещала сказать и всё не говорила, только заказывала больше выпивки.
На другое утро Север, к которому пришел Аран просить заплатить за комнату, а иначе он может «проваливать, любезный господин», порывшись в кошельке, обнаружил только три серебряных при том, что точно знал: вчера мясник заплатил ему пять.
Север оглянулся, но, кроме смятой постели и подушки на полу, ничего не нашел.
Он отдал подобревшему Арану две серебрушки, пошел на охоту.
Ему не нравился ни Аран, ни зеленое платье, но ещё больше ему не нравился он сам. Впрочем, это уже стало таким удобным и привычным – пропустить вечерком кружку-другую, что он просто не понимал, почему люди стреляются и режутся, когда всё можно решить так просто.
Этим вечером он решил закрепить «результат» и окончательно избавится от Крина и его противной мяты…Чем больше он пил, тем меньше становилось горе, меньше накапливались проблемы, всё забывалось. Вот сейчас его забудет – ещё день-два, и точно, - заживет. Выбьется в люди…
Ночью он сам отыскал «зеленое платье» и, на радостях, что почти всё забывает, поведал ей об этом в постели. На следующий день была ещё одна, в синих штанах. Потом следующая, в темно-лиловой шляпке. Имен он у них не спрашивал. Они подсаживались к нему сами.
Правда, наутро он недосчитывался в кошельке серебрушек…Ну, да это ладно. Главное, что всё налаживается.
После очередной «шляпки» Север не смог встать с постели. Голова болела так, что если бы рядом зашуршали пергаментом, она бы распалась надвое.
Он пролежал так весь день, не вставая с постели и, позвав служанку, заказал ужин.
Служанка удивилась и сказала, что «милый господин» ещё вчера должен был съехать отсюда, так как «долг не уплачен, и кормить не приказано». Что его оставили здесь только «из милости», надеясь на возмещение. Но, так как он не собирается, очевидно, платить…