По обеим сторонам главной улицы веселого квартала с карнизов первых этажей свисали круглые бумажные фонари. По мере того, как Ёсивара пустела, сонные слуги снимали их с помощью длинных шестов и задували фитили, которые, угасая, распространяли по всей улице запах китового жира. Луна, почти полная и стоявшая у слуг над головами, казалась фонарем, до которого они никак не могли добраться.
Большинство нищих музыкантов и торговцев-разносчиков уже вышли за ворота Ёсивары и теперь пытались привлечь к себе внимание гуляк. Слуги закрывали тяжелыми деревянными ставнями открытые фасады чайных лавок и «домов выбора». Скоро они с полным безразличием на лице будут проходить мимо незадачливых гостей, которые уже успели промотать свое серебро и больше никому не нужны. «Проститутки для чая в саду» уже не сидели за деревянными решетками перед низшими по классу домами терпимости: они ушли на работу или в постель, что было одно и то же.
Веселый квартал Ёсивара занимал шесть акров болот и был окружен высокой стеной. Кроме массивных двухэтажных домов, где куртизанки встречались с гостями, там располагались сотни чайных, называвшихся «домами ввода», где договаривались о вечерних встречах. В тех из них, что находились возле «Благоуханного лотоса», в списке куртизанок второго разряда были перечислены все достоинства Кошечки.
Кошечка была одной из тех куртизанок, которых называли «начавшими с середины»: благодаря своему образованию знатной девушки она стала куртизанкой, не проходя через обычное ученичество. Если бы Кошечка осталась в Ёсиваре, ее бы обязательно возвели в ранг таю — куртизанок первого разряда.
Таю были королевами веселого квартала. Они выбирали себе покровителей среди самых богатых и светских мужчин. Красота, изящество и образованность таких куртизанок вызывали восхищение всей страны. Таю не просто были законодательницами мод, они создавали стиль жизни. Во всей Ёсиваре только четыре куртизанки имели ранг таю.
Если бы Кошечка осталась в веселом квартале, своим заработком она обеспечила бы безбедную жизнь матери. Главным образом для того, чтобы помогать ей деньгами, дочь князя и продала себя, хотя знала, что так князю Кире будет легче выследить ее. Только ради матери она примирилась с тем, что ее красота и таланты наполняли четырехугольными золотыми монетами обитые медью денежные сундуки старой Кувшинной Рожи. Когда князь Кира и Кувшинная Рожа обнаружат, что Кошечка исчезла, они будут искать ее старательно и повсюду.
В Ёсиваре жили тысячи куртизанок, официанток, учениц, поварих, посудомоек и горничных. Это был город женщин: верных и уступчивых, и таких, что стараются сбить спесь с мужчин. Толпа мужчин то заполняла этот город внутри города, то медленно оставляла его, как приливная волна. Сейчас приближалась полночь — пришло время отлива. Людские потоки сливались у одного узкого выхода из квартала — маленькой дверцы в Больших воротах. Ее охранял Мукаде-но-Гондзо, которого все называли Сороконожкой, конечно, когда он этого не слышал.
Подойдя ближе к воротам, Кошечка увидела этого старого сторожа. Он стоял на своем месте, маленький и жилистый, весь в напряжении, как крошечная колибри, зависшая над цветком. Рядом с Сороконожкой возвышались его помощники, которые отбирали у выходящих гостей деревянные номерки и возвращали им оружие, сложенное на деревянных полках в маленьком помещении у ворот, — длинные мечи, изредка луки, боевые топоры или копья. В веселом квартале не хотели, чтобы какой-нибудь самурай, хлебнув лишнего, изрубил на куски посетителя, который платил за свои развлечения. Поэтому во многих домах Ёсивары от гостей требовали, чтобы те сдавали свое оружие при входе. Однако некоторые воины предпочитали оставлять его под присмотром Сороконожки.
Сороконожке было семьдесят лет. Старые шрамы рассекали темную морщинистую кожу его носа и делили на части густую левую бровь. С годами он лысел, и ему приходилось сбривать все меньше волос для воинской прически — вздыбленного пучка на оголенной голове. Но старый воин был по-прежнему худ, крепок и гибок, как сталь его двух мечей. Судьба раскаляла его на огне, гнула и била, словно кузнец, выделывающий отменный булат. Память и зрение у Сороконожки были такими же острыми, как его два клинка.
Маленькая дверца в воротах в пятнадцать сяку высотой была ярко освещена фонарями. Сороконожка внимательно разглядывал каждого, кто проходил через нее. Он не мог не помнить неприметного гостя в потертой синей куртке грузчика из Накагавы, хотя давка у выхода все усиливалась по мере приближения полуночи.