Возле Кошечки сидела одна из отверженных. Хотя спутанные грязные волосы закрывали лицо женщины, было видно, что она молода.
Голод и лишения только подчеркнули ее красоту. Натянувшаяся на скулах кожа стала прозрачной, как воск. На плечах у несчастной желтела соломенная циновка из-под бочки для сакэ.
Одной рукой соседка Кошечки растирала сгорбленные плечи своего слепого деда, а другой прижимала к груди младенца, защищая его от тянувшего с реки холодного ветра. Малыш сосал грудь, которую она открыла, сдвинув набок ворот рваной бумажной одежды. Старший, тоже маленький, сын отверженной, одетый только в набедренную повязку, спал, свернувшись, на обрывке циновки, положив голову на колени матери. У обоих детей лбы были перепачканы в саже, чтобы злые духи принимали их за собак.
— Мой муж исчез пять дней назад. — Мать погладила спящего мальчика по густым волосам, подстриженным в кружок. — В канун Нового года нам нечем было заплатить ни нашему помещику, ни бакалейщику, не на что купить бобовой пасты и проса. В середине прошлого года, чтобы заплатить за дом, мы заложили последнее, что имели, — зонтик, чайник, мой единственный пояс, мерку для зерна и две миски.
Молодая женщина говорила легко и спокойно, словно ее несчастья были всего лишь мелкими неприятностями: иначе она показала бы, что слишком ценит себя и придает слишком много значения личным трудностям.
— В праздники наш очаг был холодным. Мы сидели в темноте, а все, кому мы задолжали, стучали в нашу дверь и кричали нам обидные слова в закрытое окно.
Лошадь простучала копытами по деревянному настилу над головами бродяг, этот стук отдался под мостом оглушительным грохотом. Молодая мать переждала, пока заглохнет шум, и продолжала:
— Хотя о малышах некому было позаботиться, я сказала мужу, что продам себя своднику, чтобы хотя бы наши дети не голодали. Но старший мальчик стал плакать и умолять, чтобы я не покидала его. Муж стал еще мрачнее. В ту ночь, пока мы спали, он тайком ушел из дома. Помощник управляющего просидел в чайном доме допоздна и шел оттуда пьяный. Муж подстерег его, оглушил и ограбил. На следующий день он вернулся домой и принес нам новогодние рисовые пирожки с приправой из лопуха, воздушного змея для нашего мальчика, новый зеленый пояс из конопляной ткани для меня, мешочек табака для деда и еще рисованное изображение Эбису-сама, чтобы поместить его в пустую божницу. Муж надеялся, что оно принесет нам богатство в будущем году. Мы веселились, но это продолжалось недолго: через час полицейские постучали в нашу дверь. Но все-таки мы хоть немного порадовались.
За последние два дня Кошечка почти не спала. Сейчас она держалась на пределе своих сил, и голова у нее кружилась от голода. Слушая трагический рассказ молодой матери, она чувствовала себя удивительно легкой, словно ее мясо, кости и кровь растворились в воздухе, а пустота заполнилась состраданием к отверженным, их горем.
Собственные воспоминания Кошечки о новогодних праздниках немного смягчили это чувство. Она вспомнила, с какой бешеной скоростью стучали костяшки счетов в том крыле дома, где служащий, присланный отцом, записывал приходы и расходы за год в большие счетоводные книги. Этот стук сопровождался веселым звоном — сборщики долговых расписок постукивали металлическими молоточками по весам, на которых отвешивали деньги. Их звон отмечал наступление Нового года, года без долгов.
Много дней перед праздником слуги толкли в больших чанах рис на вязкое тесто для новогодних пирожков. В те прошедшие новогодние праздники Кошечка объедалась каштанами, омарами и другими лакомствами этого времени года. Слуги в новых одеждах, подаренных ее матерью, украшали дом сосновыми ветками: те, что поменьше, подвешивали к карнизам, а большие ставили по обеим сторонам передних ворот, чтобы обеспечить долгую жизнь обитателям дома.
Однако Кошечке Новый год приносил не только радости. Паланкины торговцев и веселых гостей заполняли всю улицу за их воротами, но все эти люди с подарками и добрыми пожеланиями приезжали к соседям. Маленький дом ее матери, который выходил одним крылом в проулок и не бросался в глаза, навещало очень мало гостей, а соседние дома в канун Нового года ярко освещались сосновыми факелами, были полны смеха и беготни. Кошечке не с кем было играть в новогоднюю игру «удары колотушкой», кроме Ржанки, племянницы няни.