Поглаживая пальцами мягкую, сильно потертую ткань мешочка, беглянка долго следила, как священник пробирается среди искривленных ветром сосен, пока он не исчез в голубой мгле.
Корни и стволы деревьев окутывал дым из груд тлеющих водорослей, их поджигали, чтобы получить соль. В прибрежный песок были воткнуты шесты со связками сушившихся осьминогов. Рядом с ними на высоких бамбуковых распорках висели коричневые сети.
Дети вернулись к своим занятиям — одни к играм, другие к делам. Они выбирали улов из сетей или вычерпывали воду из лодок. Отцы их сидели под соснами, курили и качали младенцев. Так они делали каждый вечер.
По берегу прошла вереница женщин. На их головах покачивались низкие и широкие деревянные кадки. Пояса рыбачек были дерзко завязаны на животах. Деревенская молва утверждала, что эти торговки камбалой и моллюсками за плату дозволяют мужчинам раздвинуть створки и тех раковин, за которыми не нужно нырять.
Это было очень красивое зрелище, но настроение Кошечки не позволяло ей насладиться им. Теперь у беглянки имелись деньги, но она не могла обменять их на душевный покой и отдых под кровом: слуги Киры наверняка шныряют по гостиницам, как тараканы.
— Мы не можем заночевать в поселке, старшая сестра, — сказала Кошечка. — Враги по-прежнему ищут меня.
— Тогда мы будем спать на берегу, как пара чаек, — радостно улыбнулась Касанэ.
«Слепой не боится змеи», — снова подумала Кошечка.
— О море надо спрашивать рыбака! — ответила Касанэ ее мыслям. Она была в восторге оттого, что может услужить своей госпоже и защитнице.
Часом раньше в деревне Юи Кошечка купила подружке грубый костыль. Опираясь на него, Касанэ уверенно двинулась вперед. Она повела Кошечку мимо крошечных камышовых рыбачьих лачуг и вывела ее на пустынный болотистый участок берега, прижимавшийся к устью реки.
С помощью Кошечки крестьянка срезала несколько молодых сосен и установила их между двумя деревьями, наметив контуры наклонной крыши навеса. Крепкими стеблями речного камыша дочь рыбака привязала к ним ветки валежника — так, чтобы получилась решетка. Потом, держа костыль под мышкой, Касанэ зашла в болотистый рукав реки и принялась за работу, выбрасывая на берег охапки камыша. Она показала Кошечке, как связывать стебли в пучки, а сама стала укладывать их на решетку, превращая навес в примитивную, но надежную крышу.
Кошечка всегда свысока поглядывала на крестьян, считая их неспособными творчески мыслить, но теперь она начинала думать, что Касанэ, если ей дать достаточно времени, сможет сделать из бамбука, соломы и речной травы все что угодно.
Потом Кошечка — уже в сумерках — спустилась по берегу к деревне, чтобы купить немного еды, Касанэ тем временем расстелила спальные циновки, нарезала травы для подушек и развела костер, подкармливая огонь сосновыми иглами.
Потом беглянки полакомились знаменитыми пельменями с бобовыми цветками — гордостью Окицу, и смаковали леща, поджаренного на доске, вынесенной волнами на берег. Кошечка смотрела на огни, горевшие по другую сторону залива. Этот свет дрожал в окнах рыбацкой деревни Эдзири, прятавшейся в уютной ложбине между темных склонов предгорий.
До Эдзири было рукой подать, и Кошечка сегодняшнюю ночь рассчитывала провести там. Даже купив поношенную одежду, циновки и другие необходимые вещи, беглянки имели достаточно средств, чтобы нанять лошадь и покинуть Окицу. Но в первый раз за все время совместного путешествия Касанэ заупрямилась, и совсем не из-за поврежденной лодыжки.
— Мы тогда не успеем совершить обряд упокоения духа до темноты, госпожа, — заявила она.
— Обряды совершаются и в темноте.
— А нельзя ли найти священника здесь, в Окицу, сейчас? Пожалуйста, госпожа, прошу вас.
Голос Касанэ дрожал: она боялась, что обездоленный дух мертвеца со скал станет преследовать путниц и настигнет их в темноте прежде, чем они умилостивят его. Кошечка, подумав, согласилась на остановку.
Теперь Кошечка сосредоточилась на том, чтобы, как говорится в пословице, «связать лопнувшую завязку своей сумы с терпением». До сих пор вечной спешкой она не только навлекала на свою голову дополнительные опасности, но и обижала верную спутницу. Мусаси говорил, что торопливость не входит в Путь, и настоящий мастер никогда не выглядит озабоченным. Торопливость и озабоченность нежелательны для ума.
— Лещ очень вкусный, — похвалила она Касанэ. Та застенчиво опустила голову: