— Но я не знаю, в какой год Крысы.
— А! — сочувственно вздохнула Кошечка: в этом случае жениху Касанэ могло исполниться и двадцать, и тридцать два года, и сорок четыре, и пятьдесят шесть. Спутницы умолкли, погрузившись в свои воспоминания.
Касанэ вспомнила, как сидела в хижине, потупив глаза, а отец, мать и сваха обсуждали ее как товар и торговались из-за подарков, которые семье невесты полагалось поднести семье жениха.
А Кошечка вспомнила своего первого мужчину. В нем не было ничего романтического — простой клиент, который дорого заплатил старой Кувшинной Роже за право оказаться первым. Ожидая его, Кошечка почти жалела, что поступила в Ёсивару. Но она напомнила себе, что ей все равно пришлось бы когда-нибудь заниматься любовью с незнакомым мужчиной даже в первую брачную ночь после свадьбы.
Ночной ветер донес до молодых женщин удары барабана, аккорды сямисэна и звуки поющих голосов: кто-то веселился в одной из многих гостиниц Окицу. Этот городок считался хорошим местом для отдыха, и вечеринки здесь продолжались до первых лучей солнца.
Кошечка узнала песню из старинной пьесы, ее действие происходило в этих краях.
— В давно прошедшие времена, — заговорила она, — некий рыбак нашел на одной из этих сосен платье из перьев.
— И чье же оно было?
— Платье принадлежало прекрасной принцессе. Она вышла к рыбаку и стала умолять его вернуть одежду. Без платья она не могла вернуться к себе домой — на Луну.
Кошечка отложила трубку, накинула на плечи дорожный плащ и вышла на берег.
— Она пообещала рыбаку, что за одежду покажет ему танец, который знают только бессмертные.
На фоне залива, в котором отражались звезды, Кошечка начала танцевать под далекую музыку. Она наклонялась из стороны в сторону, рисуя в воздухе сложный узор двумя складными веерами.
— С неба зазвучала музыка, и принцесса стала танцевать, пока налетевший ветер не раздул ее одежду. Ветер поднял принцессу, она взлетела в воздух, поднялась выше горы Акитака, потом выше горы Фудзи и исчезла. С тех пор ее никто не видел. — Кошечка встала на колени, вытянула руки за спиной и, быстро взмахивая веерами, поклонилась, почти коснувшись лбом земли. Это означало конец представления.
Касанэ захлопала в ладоши:
— Вы танцуете как принцесса, госпожа!
Кошечка вернулась на свое место у огня и плотнее закуталась в плащ: скоро наступит двенадцатый месяц, самый холодный в году.
Ветер переменил направление, музыка и смех постепенно затихли. Вместо них стали слышны непрекращающийся глухой рокот прибоя и тихое шуршание сосновых ветвей над головами девушек. Кошечка мысленно пообещала себе, что завтра они будут в пути еще до рассвета.
Она уже привела в действие часть своего плана — разбросала несколько купленных у монаха амулетов по берегу, чтобы их нашли дети. Амулеты были самые простые — полоски бумаги с молитвой богу-лису. Эти полоски бедняки прикрепляли над дверьми своих хижин для защиты от грабителей.
Пока Касанэ готовила ужин, Кошечка разорвала на полоски свои бумажные носовые платки и написала на них еще пятьдесят или шестьдесят таких же молитв. Она надеялась, что Будда поймет ее отчаяние и простит это кощунство.
Завтра она станет раскидывать эти бумажки по дороге и незаметно засовывать их в тюки проходящих мимо лошадей. И пустит слух, который будет их сопровождать. Вероятность, что ее хитрость сработает, невелика, но, если Кошечка не сможет сбить ронина из Тосы со следа, она по крайней мере усложнит ему задачу.
Кошечка обнаружила, что ей трудно избавиться от мыслей о Хансиро не только потому, что этот человек словно приклеился к ней, как горсть вареного риса к подошве. Ощущение его близости тревожило молодую женщину, не давало покоя. Кто-то где-то играл на бамбуковой флейте, — возможно, этот напев так взбудоражил ее.
Лежа на узкой циновке, уткнувшись головой в локоть согнутой руки, Кошечка слушала печальную жалобу флейты, вплетающуюся в непрерывный рокот волн. Хансиро вновь и вновь возникал в ее воображении. Худое смуглое лицо, заросшее короткой жесткой бородой.
«Пес из Тосы!» — подумала Кошечка.
Она вспомнила, как Хансиро выглядел на поэтическом вечере у настоятеля храма Дайси. Тени лежали под широкими скулами, скапливались в глубоких глазницах. Глаза блестели как два куска белого льда на черном вулканическом стекле. Лицо человека сурового и непреклонного, как горы. И, как горы, Хансиро вдруг показался ей недоступным, загадочным и грозным. Кошечка засыпала.
ГЛАВА 45
Переход через брод