— Ах, вы, две грязные доски из канавы!
Носильщики, не оглядываясь, бежали через быстрый поток.
— Две подставки от нужника! — Кошечка гневно честила голые спины в язвах от прижиганий и задницы, едва прикрытые поношенными набедренными повязками.
Она побежала было за наглецами, но Касанэ удержала ее за рукав. Кошечка рванулась и высвободилась из рук спутницы.
— Пусть лучше меня рубят мечами, чем дурачат! — Кошечка воинственно подтянула штаны, словно все-таки собиралась броситься на обидчиков. «В каждом краю грабители, в каждом доме крысы», — пробормотала она про себя.
— Такой умелый воин, как ты, Хатибэй, не должен давить вшей копьем, — тактично, но на удивление твердо заявила Касанэ. Она боялась, что самурайская вспыльчивость госпожи привлечет к ней внимание.
Носильщики запросили за переправу семьдесят яков с пассажира — на тридцать мон выше обычной цены. Они сказали, что река сейчас глубока и коварна. Река действительно была глубока. Касанэ очень испугалась, когда тот, кто нес ее на спине, зашатался, сбиваемый с ног бурным течением. Холодная мутная вода дошла ей до пояса.
Солнце, окутанное серыми облаками, только вставало. В этот ранний час носильщики не нашли клиентов, желающих переправиться в обратном направлении, и побрели вверх по течению. Огибая узкую излучину реки, Кошечка заподозрила обман и пошла следом за ними. Когда она подошла к берегу, носильщики уже пересекали реку в мелком месте, где вода едва ли доходила им до колен. Недавний сдвиг русла переместил песчаную отмель в сторону от дороги. Кошечку одурачили.
— Тараканы! — выкрикнула беглянка, отвязывая сандалии от пояса. Потом поправила ворот куртки, накрыв его левой половиной правую, туже затянула пояс и пробормотала: «Бака!»
— Мы возвращаемся домой, ваша честь! — вдруг окликнул ее кто-то сверху. — Можем дешево довезти вас до Марико.
Это были те почтовые слуги, которые продали путникам шляпы у начала подъема на перевал Сатта. Теперь они сидели на скамье перед накрытым столиком, заваленным рисовыми лепешками, съедобными ракушками, ломтиками сушеной скумбрии и хрустящими лентами тонких, как бумага, водорослей. Чайный столик и скамья стояли под навесом на вершине холма, с которого открывался вид на оба брода — настоящий и сохраняемый для вымогательства. Кобыла погонщиков была привязана к одному из передних угловых столбов открытой лавки.
Кошечка знала, что слуги Киры опрашивают всех погонщиков сдаваемых внаем лошадей и носильщиков каго: эти люди постоянно двигаются по дороге то в одну, то в другую сторону и поэтому лучше других подходят на роли соглядатаев и осведомителей. Эти двое улыбались во весь рот, что еще больше усилило недоверие Кошечки. Оёси всегда говорил: когда человек смеется, трудно понять, что он представляет собой.
— Вы очень добры, — вежливо поклонилась Кошечка, — но мы предпочитаем своих лошадей с гнедыми гривами на коленях.
— Значит, поедете на своих двоих? Что ж, господа, идите пешком, если это вам больше подходит.
Эти двое так походили друг на друга, что скорее всего, были братьями. Лица обоих украшали густые усы и длинные клиновидные бородки. Нечесаная короткая бахрома пыльных волос окружала бритые макушки братьев. Остальные волосы они собрали в маленькие пучки, как полагается трудовым людям. Воротники их заплатанных и поношенных синих курток лоснились от грязи, а обшлага рукавов были потерты. В косых разрезах воротников курчавились черные волосы.
— Ходить пешком полезно для кровообращения, — подхватил второй носильщик и стал с почти молитвенной сосредоточенностью чистить левое ухо палочкой-копоушкой в форме ковша с длинной ручкой. Лицо его скривилось от напряжения.
Кошечка взглянула на Касанэ. Та хорошо управлялась с костылем, и опухоль на ее лодыжке немного спала. Тем не менее Кошечка приходила в ужас от мысли, что Касанэ пойдет пешком в таком состоянии.
— Ты ведь понимаешь, почему мы не можем взять лошадь? — тихо спросила она.
— Да. Не беспокойтесь обо мне, госпожа, — ответила Касанэ.
— Старшина Гадюка шлет вам привет! — крикнул вслед Кошечке и Касанэ один из почтовых служащих, когда беглянки зашагали обратно к большой дороге.
— Носильщик каго?
— Он самый.
Кошечка крепко сжала в руке посох и огляделась вокруг, проверяя, нет ли какой-либо угрозы, потом снова поднялась по крутой тропинке к чайному столику. Подойдя поближе, она увидела, что братья, начертив на песке решетку и сделав фишки из речных камешков, играют в «Шесть Мусаси». Один передвигал «родителей» длинным бамбуковым стеблем, а другой, скинув сандалию, пальцами босой ноги переставлял «детей».