Тут Кошечка услышала за дверью вежливое покашливание и шуршание шагов.
— Войдите, — пригласила она раньше, чем вспомнила, что не должна делать этого. Дверь открылась, и посетитель вошел в комнату. Это оказался «житель облаков» — аристократ, худой и сутулый человек, напоминавший журавля, одетый старомодно, сообразно с правилами императорского двора. Его тощие руки далеко высовывались из слишком коротких широких рукавов многослойной одежды и походили на когтистые лапы хищной птицы. Аристократ выкрасил свои зубы в черный цвет, а лицо напудрил и нарумянил.
— Добрый вечер, господа! Простите за вторжение, — поздоровался он, изобразив улыбку заговорщика на чересчур тонких губах. — Мое имя Накадзо, камергер пятого разряда… в отставке.
Маленькие слезящиеся глазки без остановки обшаривали углы комнаты, словно этот человек ожидал увидеть там затаившегося врага или по меньшей мере крысу. Его поведение встревожило Кошечку.
— Ваш приход вовсе не является вторжением, — с поклоном ответил Хансиро. — Мой спутник только учится играть в го.
— Мне сказали, что в этой достойной гостинице остановились два гостя, делающие ей честь, — два великолепных образчика мужской красоты, бесстрашные, как боги войны. — Старый аристократ отвернулся, откашлялся и сплюнул мокроту в тисненый бумажный платок, вынутый из специального кошелька. — Но рассказам подчас далеко до правды. — Он сложил платок, придав ему форму цветка ириса, и опустил в рукав. — У вашего молодого спутника лицо, как ясная луна в осеннем небе. — Камергер важно кивнул Кошечке, та поклонилась в ответ.
— Чем мы можем вам помочь? — поторопил Хансиро старика, слишком медленно подводившего разговор к делу. Годовой доход императора, не говоря уже о его приближенных, не мог сравниться с доходом князей даже самого низкого разряда. Поэтому свободное время являлось едва ли не единственным богатством его придворных, зато этого времени у них было много.
— Это я хотел бы помочь вам, добрейший господин. — Тут камергер понизил голос и наклонился вперед, хотя «четыре правителя» за стеной шумели так, что никто не смог бы его подслушать. — Один писатель сказал: заниматься любовью с мальчиком — все равно что совокупляться с волком под осыпающимися лепестками вишни…
— …А ласкать проститутку — все равно что двигаться ощупью в темноте без фонаря под молодой луной, — закончил цитату Хансиро, удивляясь тому, что старый аристократ знает стихи Сайкаку, горожанина простого происхождения.
— Совокупление с волком требует большой силы. — Камергер извлек из недр своих многочисленных одежд маленький, закрытый пробкой кувшинчик и показал его Хансиро. — У меня есть эликсир, который помогает сделать каждую ночь любви долгой, как сама осень. Нужно лишь капнуть в воду его каплю, принимая ванну.
— Из чего же состоит это чудесное средство? — спросил Хансиро, предлагая старому аристократу трубку. Тот схватил ее с почти неприличной торопливостью. Кошечка поднесла уголек к трубке гостя и продолжала следить за тлеющим в ней огоньком на протяжении всей беседы.
— Вы помните слона, которого прислал «собачьему сёгуну» в подарок великий император Китая?
— Конечно. Это огромный зверь с ушами, похожими на крылья. Десять лет назад все только о нем и говорили. — Хансиро хорошо помнил проводку слона.
Из-за этого зверя все города на Токайдо были взбудоражены. Местные чиновники нанимали крестьян для очистки пути, чтобы диковинное животное не повредило ноги. Всех работников, которых смогли найти, согнали на постройку земляных мостов через реки. Сёгун запретил подпускать к дороге лошадей: считалось, что они своим ржанием способны напугать эту громадину. Горожанам приказали соблюдать тишину во время его сна.
Да, в памяти Хансиро нашлось место для слона, который и по сей день коротал свой век при дворцовой усадьбе Токугавы Цунаёси в Эдо.
— Это самое необыкновенное из животных, — продолжал камергер, глубоко затягиваясь.
Кошечке показалось, что сейчас, когда облако табачного дыма постепенно наполняет дряхлеющие легкие аристократа, старый придворный ощущает полноту жизни настолько, насколько вообще способен к этому. Счастливее он вряд ли когда-либо был или будет. Она понимала камергера и до некоторой степени сочувствовала ему: на дороге Токайдо Кошечка узнала, что самое мелкое удовольствие становится величайшим наслаждением, если ты долго его лишен.
— Мочу этого животного собирают и хранят, — произнес камергер таким тоном, словно сообщал Хансиро государственную тайну.