Кошечка и Касанэ в это время обсуждали свои дальнейшие действия. В Ёкаити дорога разветвлялась, и паломники там сворачивали на юг — к великому алтарю богини Солнца, куда собиралась когда-то и Касанэ.
— Я предпочла бы сопровождать вас в столицу, молодой хозяин, — говорила дочь рыбака.
— А как же твой Путник? Он идет в Исэ.
— Я оставлю ему записку в Ёкаити. — Касанэ умолчала еще об одной важной причине, побудившей ее принять такое решение: девушка считала, что если она действительно сколько-нибудь дорога Путнику, то он изменит ради нее свои планы.
Краем глаза Кошечка заметила, что подозрительный незнакомец вошел в помещение и расположился невдалеке от беглянок. Он весело и шумно подозвал служанку.
— Я человек простой: благовоний не жгу, но и ветров не пускаю, — закричал он, обращаясь ко всему обществу в целом.
Кошечка увидела, что губы Хансиро дрогнули. Это движение не походило на нервную дрожь — воин улыбнулся. Неужели бесстыжий бродяга из Тосы спелся в нужнике с этим головорезом?
— Что он вам сказал… там? — тихо спросила Кошечка. Впрочем, ей незачем было понижать голос: служанки весело суетились вокруг нового посетителя и смеялись его шуткам.
— Восхвалял звезды. — Хансиро радовала мысль о скорой схватке с достойным противником. Он ел с аппетитом.
— Этот человек выглядит таким безвредным, — с надеждой сказала Касанэ.
— Он далеко не безвреден, — пробормотала Кошечка.
— Кто пришел со сверлом и проделал в нас девять дыр? — громко воскликнул в это время наемник Киры. Он ущипнул пробегавшую мимо служанку, та взвизгнула, засмеялась и шлепнула нахала по руке. — Год за годом мы обливаемся потом в непосильных трудах, — продолжал оборванец, — тысячи бездельников, стукаясь головами и вопя, толкают друг друга, подбирая наши медяки.
— Прячет когти, — прошептала Кошечка.
— Умелый ястреб прячет когти, — эту поговорку Касанэ услышала от госпожи и повторила теперь, радуясь случаю продемонстрировать свою образованность.
— Вот именно, — отозвался Хансиро. Он подцепил палочками для еды комок вязкой рисовой каши и отправил его в рот.
Когда их маленький отряд мнимых паломников двинулся в путь, Хансиро расположился в арьергарде процессии, прикрывая своих спутниц с тыла, а Касанэ пошла впереди, освещая дорогу путевым фонарем. Конечно, на дочь рыбака могли кинуться из ночной мглы разбойники — такая опасность на Токайдо существовала всегда, но Хансиро знал, что сегодня вероятнее всего ожидать удара в спину.
— Простите меня за грубость, ваша честь, — Касанэ оглянулась, наверное, в сотый раз с момента выхода из Кувано, — но как вы сумели понять, что этот бродяга опасен? Он ведь вел себя так добродушно.
— Негодяи издалека видят друг друга.
— Простите, что противоречу вам, но ваша честь вовсе не негодяй.
— Поведение этого человека сказало мне о многом.
— Оёси-сан однажды рассказал мне короткую историю, которую слышал от своего наставника, — заговорила Кошечка, тоже оглядываясь через плечо. — Некий молодой воин, сирота, не имевший господина и очень бедный, пришел к известному преподавателю боевых искусств и стал проситься к нему в ученики. Наставник только взглянул на него и сказал: «Тебе незачем было приходить: мне нечему тебя учить». Этот юноша в своих скитаниях дошел до такой бездны отчаяния, что ему стало все равно, жить или умереть. А ведь именно такого состояния духа и добиваются люди, изучающие Путь воина. И мастер боя всегда может распознать подобного себе человека уже по одному тому, как тот держит себя.
Какое-то время все трое шли молча по темной Токайдо, сейчас пустынной и окутанной холодным призрачным туманом. Касанэ продолжала поглядывать через плечо. Кошечка погрузилась в раздумья о том, что ожидает ее в Киото. Хансиро, при всей внешней невозмутимости, тоже испытывал некоторую тревогу. Воин из Тосы задавался вопросом, не утратил ли он в последние дни то безразличие к жизни и смерти, в котором постоянно пребывал его дух? Не ослабляет ли его силы гордая красавица, гибкая, как ива, которая делает с некоторых пор жизнь воина то заманчивой, то невыносимой.
Путники дошли до перекрестка.
— Я дождусь его здесь. — Хансиро опустил на землю свой узел, скатал головную повязку в жгут и обмотал его вокруг головы, чтобы пот не заливал глаза во время поединка. Затем воин из Тосы связал рукава куртки за спиной и удобно уселся на каменном крыльце придорожной часовни святого Дзидзо.