Кошечка и Хансиро услышали звон фарфорового кувшина с сакэ, о который стукнула чашка, потом прозвучал тихий раскатистый смех. Кошечка набросала на новом листке еще несколько строк и подала бумагу Хансиро на конце веера.
Впервые Кошечка увидела, как ее любимый улыбается без тени той странной печали, которая обычно затуманивала его взгляд. Золотистые точки в глазах воина заискрились и стали ярче — так полоски желтого шелка отливают золотом в солнечных лучах.
Хансиро связал с двустишием свое стихотворение, в котором признался любимой, как на него подействовала ее любовь.
Кошечка смотрела, как Хансиро пишет, и ей казалось, что ее любовь не умещается в сердце. Вот-вот оно разорвется, и ее чувство хлынет наружу, как шелковые нити, что, вырвавшись из лопнувшего мешочка ткачихи, вьются на сильном ветру.
Влюбленные не решались искушать судьбу мечтами о будущем, но жадно расспрашивали друг друга о прошлом, пытаясь за несколько часов пересечь океан времени. Ночь давно уже вступила в свои права, но они все писали, а в комнате Касанэ постепенно поднималась любовная буря. Кошечка и Хансиро заполняли гибкие листы плотной нежно-лиловой бумаги изящными символами, поверяя друг другу свои самые сокровенные тайны.
«Твои глаза как два лотоса, прикосновение к тебе сладостно, твои волосы переливаются, как влажное вороново крыло», — писал Хансиро.
В его фразах таилась энергия чувственности. Кошечке казалось, что гибкая кисть Хансиро, замирающая на каждом штрихе, выводит слова любви не на бумаге, а на ее коже. Влюбленные не обращали внимания на приглушенный смех за стеной, но он усиливал колдовское очарование этой ночи.
— Как хорошо ты это делаешь! — воскликнула вдруг Касанэ. Ритмичное шуршание спальных одежд стало чаще и громче, и наконец по гостинице разнесся пронзительный женский крик. Что-то бухнуло в стену — Касанэ, должно быть, отбросила подушку. Обычные для подобных гостиниц ночные звуки — музыка, смех и разговоры гостей — на несколько мгновений затихли, потом возобновились опять.
Кошечка и Хансиро знали, что их любовь станет короткой и они должны жить настоящим: будущее всегда ненадежно, а их — беспросветно темно, ибо они встают на путь мести, от которой Кошечка не может отречься. Они могли бы переписываться всю ночь, но оба понимали, что должны попытаться заснуть: им предстоят тяжелые дни.
Княжна и воин одновременно сожгли исписанные листы на жаровне, потом развязали друг другу пояса. Когда Кошечка сбросила одежду, Хансиро покрыл поцелуями каждую царапину, каждый ушиб, каждый след соприкосновения гибкого тела молодой женщины с камнями. Потом прижал любимую к себе и провел пальцами вдоль позвоночника сверху вниз, снимая с него усталость и напряжение.
Княжна Асано и ронин знали, что у них не будет обычных радостей, сопровождающих счастливую любовь. Скорее всего, они никогда не смогут вместе любоваться цветами вишен в Асукаяме, или гулять вдоль морского берега в Синагаве, или слушать первого весеннего жаворонка в горах.
Мысль о том, что, возможно, они обнимают друг друга в последний раз, придала их страсти нежную остроту. Медленно и плавно, наслаждаясь каждым движением, они отправились вместе по устланной шелком дороге. Влюбленные ненасытно ласкали друг друга и отвечали на ласки, пока фонарь, который они несли, не превратился в сияющую луну. Потом они лежали, сплетясь ногами, до утреннего звона колоколов.
— Путешествие кончается. Мы дарим друг другу луну на память, — прошептал Хансиро.
— Сегодня, — произнесла Кошечка и с печальной улыбкой взглянула на воина.
Сегодня, если позволит судьба, они войдут в Западную столицу. Там они, может быть, отыщут Оёси Кураносукэ. Путь преодоления преград закончится, начнется путь мести.
ГЛАВА 67
Сеть неба груба
Уже возле городка Кусацу путники явственно ощутили близость Киото: водостоки на краях крыш сделались менее глубокими, а сами крыши стали более пологими. Носильщики грузов и каго зазывали клиентов вежливее и были лучше одеты. Местные жители говорили на менее грубых западных диалектах, и путешественники, направляющиеся на запад, заметно веселели, предвкушая близкий отдых.
Касанэ сдала в лавку свой изысканный наряд и опять оделась, как слуга самурая. Однако девушка совсем не печалилась: ее возлюбленный шагал рядом с ней и разделял ее ношу.