ГЛАВА 69
Душевное равновесие
— Я давно не видела его, — сказала Ёсино, владелица дома выбора «Суми-я». Ее тихий голос был бесстрастен, но Кошечка сумела уловить в нем печаль: после года жизни в Ёсиваре она всегда могла распознать печаль в голосе женщины.
— Но вы можете спросить о нем в гостинице «Амагава-я» — «Небесная река» — в Сакаи, — продолжала Ёсино. — Ее хозяин Гихэй — бывший слуга семьи князя Асано.
В доме «Суми-я» не устраивали шумных вечеров. «Зал адамова дерева» — приемную заведения — тихий и просторный, площадью в десять татами на пятнадцать, украшали только свиток с классическим стихотворением и искусно составленный букет из зимних трав. А вместо мебели зал был обставлен тенями.
Тени в этой комнате как будто имели вес и плотность. Они впитывали запах цветов адамова дерева, который издавала благовонная смесь, курившаяся на высоко подвешенной маленькой полке. Эти тени нависали над Кошечкой и Хансиро, они задевали их, спускаясь с потолка, и медленно колебались и пульсировали у самой границы белого круга, очерченного светом напольной лампы. Казалось, мрак поглощает голос Ёсино и окутывает ее лицо, похожее на маску загробного духа.
— Боюсь, его сердце не выдержало, и он умер, — произнесла Ёсино с высочайшим самообладанием. Ее поведение было таким же сдержанным, как спокойный тон темно-серой одежды, как неяркая ржаво-коричневая окраска наружных стен дома и полированного дерева внутренних коридоров «Суми-я». Волосы Ёсино, аккуратно уложенные, тускло поблескивали. Ее простая, соответствующая возрасту сорокалетней женщины прическа выглядела безупречной. Как и ее тихий дом выбора, Ёсино с годами похорошела и поднялась в цене. — Люди — хрупкие существа, — продолжила она так тихо, словно говорила сама с собой. — Возможно, Кураносукэ не вынес горя, и оно в конце концов убило его.
— Значит, вы не считаете, что он забыл о своем долге? — мягко спросил Хансиро. Прямые вопросы считались грубыми, но воин из Тосы чувствовал, что Ёсино хочет говорить о том, кто, очевидно, был ее любовником.
Хозяйка «Суми-я» немного помолчала. Хансиро и Кошечка терпеливо ждали. Наконец женщина сказала:
— Не считаю.
— Но вы не знаете, где он может находиться сейчас?
— Не знаю.
— А Гихэй в Сакаи может это знать?
— Да. Ночной паром, что ходит от моста Кэ в Фусими, уже ушел, но в полночь отплывает баржа на Осаку, которая идет потом в Сакаи. Там берут пассажиров. Если вы поплывете на ней, то будете в Сакаи завтра около полудня.
Когда управляющий дома выбора «Суми-я» вошел в комнату, чтобы проводить гостей, в храме Конрю звенели вечерние колокола. Влюбленные ушли, оставив Ёсино одну в темноте посреди огромной пустой комнаты. На ее белой напудренной щеке блестел след, оставленный единственной сорвавшейся с глаз слезой.
Из кухни гостиницы «Амагава-я» доносились стук ножей, крики поваров и звон посуды: там готовились роскошные угощения в честь почетной гостьи. Кошечка, Хансиро, Касанэ и Синтаро вошли в этот дом в мятой и грязной одежде, пропахшие перебродившей бобовой пастой, возле которой они ютились на речной барже.
После того как Кошечка и Хансиро приняли ванну и переоделись в гостиничную одежду, их провели во внутреннюю приемную дома. Там для Кошечки была приготовлена стопа из трех плоских квадратных подушек, чтобы она сидела на высоте, соответствующей ее положению.
— Моя госпожа, вы так меня напугали и встревожили! — произнес Гихэй, кланяясь и не скрывая слез. В поклоне он коснулся лбом татами, хотя при большом животе хозяина гостиницы это было затруднительным делом. — В этой одежде вы так похожи на своего отца, что я решил, будто его дух пришел обвинять меня, — Гихэй утер слезы подкладкой рукава и громко высморкался.
Гихэй оказался человеком небольшого роста. Лицо у него было красное и круглое, как спелый персик. Он облачился в церемониальные черные хакама и безрукавку-катагину. Голову толстяка покрывала плоская тряпичная шапочка, указывающая на то, что он здесь хозяин.
— Я пришла вместо отца, Гихэй. — Кошечка вонзила в загривок собеседника властный взгляд. Она снова была дочерью князя. И Хансиро, как подчиненный, сидел на почтительном расстоянии от ее «трона» в тени. — Я не буду обертывать свой язык шелком, — сурово заговорила княжна Асано. — Скажу прямо: я разочарована тем, что ни один воин из Ако не попытался заставить князя Киру расплатиться за его злодеяние.