Хансиро повел княжну Асано к группе сосен, росших за дорогой. Глубокий снег скрипел под их сандалиями. За соснами узкая река, пересекавшая равнину, извивалась, как черная змея на белом покрывале. Хансиро развернул Кошечку лицом к юго-западу.
— Ма! — сорвалось у Кошечки с губ любимое словечко Касанэ. Неудивительно, что Хансиро улыбался, собираясь показать ей такое.
Вдали виднелись изящные плавные изгибы Фудзи. Снег на священной горе казался лиловым на фоне золотисто-розового неба. Облачко этого снега, сдутое с вершины ветром, двигалось на восток. Вокруг Фудзи теснились силуэты более низких гор. Туман, скрывающий их подножия, был подкрашен лучами утреннего солнца, и эти горы словно плыли по цветному океану.
— Фудзи так прекрасна, что на ее лицо никогда не устаешь смотреть, — тихо проговорила Кошечка.
Княжна и воин долго смотрели на священную гору, любуясь едва заметными переливами красок на ее склонах. Наконец Хансиро неохотно нарушил молчание:
— Моя госпожа, впереди нас едет князь Тодо.
Кошечка поморщилась. Князь, конечно, тащит с собой свиту из сотен людей, и его поезд двигается очень медленно. А попытка обогнать его будет не просто грубостью, а скорее всего, самоубийством: слуги любого князя имеют право зарубить на месте любого человека званием ниже княжеского, если тот оскорбит их.
— Живей, Холодный Рис! — послышалось во дворе управы. Этот крик вывел Кошечку из мрачного раздумья. Она повернулась и увидела Гадюку, который разминался перед ее паланкином. Молодая женщина надежно прикрыла лицо и шагнула вбок, укрываясь за спиной Хансиро.
— Ты его знаешь?
— Он и его жена однажды приютили меня в своем доме.
«Это было в другой жизни», — подумала Кошечка.
— Тогда лучше, если он не увидит тебя?
— Да, пожалуй. — Кошечка не удержалась и улыбнулась, прикрывая лицо шарфом. Да, учитывая настырность Гадюки и то, как упрямо он навязывался ей в помощники, так будет лучше всего.
Старшина носильщиков тайком оглядел свою таинственную пассажирку, пытаясь выяснить, кто она такая, но Кошечка, садясь в паланкин, придержала руками покрывало, и Гадюка не увидел ее лица. Он и Холодный Рис, одновременно крякнув, подняли на плечи переднюю часть большого опорного шеста, а двое других носильщиков подхватили шест сзади.
Когда Хансиро, как обычно, договаривался с очередной сменой носильщиков о плате, он также заранее давал им чаевые, чтобы их песни не были оскорбительными. Поэтому на протяжении следующего ри пути Гадюка перебрасывался со встречными носильщиками лишь такими шутками и пел лишь такие из своих бесстыдных песенок, которые могли позабавить пассажирку в покрывале. Но Кошечку его шутки не веселили: она то тревожно искала взглядом глашатаев князя Тодо, то посматривала на поднимающееся солнце. От боязни опоздать к назначенному сроку у нее сосало под ложечкой.
Вдруг гонец, которого Гадюка приветствовал добродушным ругательством, обернулся через плечо и крикнул:
— Я слышал, они сделали из Сакуты лавочную вывеску!
Гадюка ничего не ответил, но Кошечка почувствовала едва заметный сбой в его беге.
Сакута? Кошечка напрягла память и, наконец, поняла, где слышала это имя. Так звали старосту деревни, в которой жил Гадюка. Этот мягкий по натуре человек не мог причинить никому зла. Даже на вечеринке в кухне Гадюки Сакута, хлебнув лишнего, говорил очень негромко. Кошечка вспомнила, как староста беспокоился о судьбе своих земляков. Гонец явно имел в виду, что Сакуту казнили. Что этот человек мог сделать дурного, чтобы заслужить смерть?
Кошечка подняла ставень, высунула из окна веер и сделала им знак. Четыре носильщика отошли на обочину и опустили паланкин возле открытого чайного ларька. Потом выстроились в ряд, встали на колени и поклонились так, что снег припудрил их лбы.
— Я хочу поговорить наедине с двумя передними носильщиками, — сказала Кошечка, и двое остальных присоединились к глашатаю, носильщику сундуков и четырем своим товарищам, которые опустили в сугроб носилки Хансиро.
Эти шестеро столпились у соседнего придорожного ларька и заказали себе немного сакэ, чтобы согреться. Гадюка и Холодный Рис остались стоять в покорной позе возле паланкина. Хансиро встал неподалеку, готовясь к возможным неприятностям.
Тела носильщиков облегали куртки, подолы которых они засунули за пояс, ноги укрывали от холода мешковатые штаны и обмотки. Куртки и штаны когда-то были темно-синими, но на них раз за разом нашивали заплаты из любой попавшейся под руку ткани, и эти вещи приобрели теперь весьма причудливый вид. У Гадюки на голове красовалась широкая повязка, скрывавшая его яркую татуировку.