Много романов всевозможных авторов описывали и описывают лондонские туманы, производимые под защитой этих туманов преступления, поруганную невинность чужих жен, находящих у себя в постели чужих мужей, развенчанного политика, попадающего на важные заседания с опозданием на двадцать четыре часа, и тому подобные сюжеты. Но никому не приходило в голову разгадать психологию несчастного, кто блуждает в тумане только потому, что ему решительно некуда идти.
Кенворти был поставлен именно в такое положение. Измученный до последней степени, с отекшими ногами и руками, залепленный туманом до куриной слепоты, Кенворти решил наконец вернуться в католическую часовню, чтоб просидеть в ней до утра.
— Там, по крайней мере, сухо и есть где поспать, — шептал он себе под нос, переползая от фонаря к фонарю и держа путь прямо на католическую капеллу.
На этот раз однако он решил быть на высоте положения, а потому немедленно подошел к чаше со святой водой, обмакнул в нее пальцы, перекрестился и стал благочестиво молиться, раздумывая, как бы ему выбрать уголок потеплее.
— Сударь, не закажете ли чего? — раздалось над его ухом.
— Молебен, — отвечал Кенворти, опуская руку за кошельком.
Но тут справа и слева от него грянули неистовые взрывы хохота.
— Охо-хо-хо! — орал кто-то диким голосом. — Гляжу я, братцы мои, пришел человек, руки в пивную полоскательницу, перекрестился на ливерную колбасу и давай… хо-хо-хо-хо, — давай молиться под самым хвостом у копченого зайца.
Ник Кенворти вздрогнул и оглянулся. Вокруг него были чистые деревянные столики, курившиеся в табачном дыму. Издалека доносилось позвякивание стаканов, и мерцали огоньки трубок. Прямо под его носом висел жирный копченый заячий зад, благоухавший помещичьим домом и рождественскими каникулами. Сыщик готов был вторично перекреститься от радости.
— Джентльмены, — крикнул он весело, — коли кто хочет помолиться вместе со мной за этим самым столиком, милости просим! Половой! Портеру, порцию копченого зайца, сандвичей и… и… — он оглядел стойку, — и рюмочку горячительного.
Спустя час знаменитый сыщик отмолил все свои грехи, судя по сияющему выражению его лица и блеску кончика носа. Он требовал всё меньше и меньше портеру и всё больше и больше горячительного, исходя из правильных соображений о мере емкости собственного желудка. Наконец наступил час закрытия портерной. Увы! Это был ночной час, а на лондонских улицах туман и не думал рассеиваться.
Посетители один за другим, зажигая фонари и чаще чем надо кивая головами, выбрались из уютного погребка в ночную сырость и мрак. Одни Ник Кенворти и не думал трогаться с места. Сидя напротив рюмочки, он бормотал проклятия судье Смиту и его недотроге дочери, Всемирному банку, Лестраду и даже самому майору Кавендишу.
— Сударь, вам надо выйти вон, — вежливо проговорил хозяин портерной, — у нас строгие правила. Хоть вы и не изволили докушать, но полиция, сударь…
— Я сам полиция! — икая, отозвался сыщик, бросив ему в лицо свой полицейский билет. Если… гм… сижу тут и пью…, ик, то не потому, что мне… ик… это нравится. Ничуть. Я выслеживаю преступника.
Хозяин портерной обомлел от ужаса.
— В таком случае, сэр, разрешите послать за констэблем вам на подмогу, сэр!. Мы притворим с улицы ставни, и вы сможете, сэр, сидеть тут хоть до утра.
Проговорив это дрожащим голосом, испуганный хозяин послал полового за констэблем, закрыл ставни, спрятал выручку в несгораемый шкаф, а остатки вина и закусок — в ледник, деликатно оставив, как будто невзначай, на стойке пару-другую бутылочек для служителей закона. И лишь после этого отправился на покой.
Констэбль между тем, громыхая официальной сбруей и наручниками, сунутыми в карман для преступника, не замедлил явиться, обменялся с сыщиком рукопожатием и, заметив разницу в настроении между собою и мистером Кенворти, тотчас же решил урегулировать этот вопрос. Через короткое время жидкость в обеих смежных сосудах, выражаясь терминами физики, стояла на одинаковой высоте, а бутылки перешли со стойки на столик. Объяснив друг другу множество биографических моментов, причем сыщик узнал, что констэбля колотит жена, а констэбль узнал, что сыщику отказала мисс Пэгги Смит, прехорошенькая мордашка, — оба мирно заснули на плече друг у друга.
Созвездия текут над Лондоном точь-в-точь так же, как над Евфратом. Положенное число рабочих часов, отведенных лондонской ночи, давным-давно истекло, хотя тот же туман мешает утренней смене и заставляет подагрическую старуху сверхурочно торчать на небе вместе со всеми своими инструментами в виде облаков, копоти, мглы, смрада и сырости.