— Накаркали, вашу мать! — Галич в сердцах плюнул в пыль, по-над плетнями направился к своему дому.
— Русь капут! Сталинград капут! — кричали ему в спину голопузые итальянцы, тоже высыпавшие за дворы и наблюдавшие за боем.
— Подожди, образина проклятая, придет и твой капут, — на ходу запальчиво огрызнулся Галич.
Итальянец с черной, аккуратно подстриженной бородкой, в ботинках на босу ногу и в трусах растерянно пробормотал что-то себе под нос, проводил Галича злым взглядом.
— Не задирай их, окаянных, Селиверстыч, — посоветовал наблюдавший сцену от своей калитки Воронов. — Будь они неладны.
— Нехай они ублажают меня, а не я их. Я у себя дома, на своей земле, — по-петушиному вскинул голову Галич и локтями поддернул штаны.
Итальянцы послали к упавшим самолетам несколько машин. Машины вернулись на заходе солнца. Но хуторяне ничего не знали о судьбе тех, кто был на сбитых самолетах.
В душной темноте горниц долго не спали в эту ночь.
Утром Алешка Тавров, Володька Лихарев и еще несколько ребят пошли к Лофицкому лесу. У Острых Могил, на седых от мелкой полыни солончаках, нашли небольшую обгоревшую воронку. Метров на пятьдесят в окружности от нее валялись дюралевые обломки. Два круглых шестнадцатицилиндровых мотора откатились еще дальше. Никаких следов, ни живых, ни мертвых летчиков ребята не нашли.
— На парашютах вроде и не спускались, — усомнился Володька.
— Это тот, у какого крыло отбили. Ишь где оно.
У самой макушки Могил, в колючем татарнике, на солнце серебрилась дюралевая исковерканная плоскость.
У Лофицкого леса оба самолета упали почти вместе. Один из них скользнул по скату балки и сохранился довольно хорошо. Стеклянный колпак был разбит и сдвинут назад. Навалившись на приборный щиток, в кресле застыл летчик. Алешка потянул его за плечо назад — и тут же отшатнулся: лица у летчика не было. Была кроваво-синяя маска, успевшая вздуться за ночь.
— Итальяшки его обшарили. Карманы повывернуты.
У второго самолета Володька Лихарев нашел в промоине кусок гимнастерки с орденом Красного Знамени и карманом. Алешка достал из кармана пачку писем и комсомольский билет на имя Евстигнеева Валерия Эрастовича, 1922 года рождения.
— Всего на три года старше тебя, Алешка.
Из комсомольского билета выпала фотография. Светловолосая девушка улыбалась смущенно и радостно, словно стыдилась и не верила своему счастью. Фотография по углам была затерта. На тыльной стороне присохла кровь. Алешка попытался отскрести пятно ногтем, но ничего не получилось. Кровь успела впитаться в бумагу. Ребята молчали, будто чувствовали свою вину перед мертвым парнем и его живой и еще ничего не знающей невестой. Они стыдились своей беспомощности. Он дрался, а они только стояли, смотрели и ничем не могли ему помочь.
— Надо сохранить это все. Отошлем, может? — сказал Володька.
— Кому отошлем? Адреса нет.
— Война закончится — отыскать можно.
— Отыскать?..
Ребята переглянулись. Володька говорил о времени, когда уже ни немцев, ни итальянцев у них не будет и все будет как раньше. Говорил просто, как о чем-то давно и окончательно решенном.
— Давайте походим. Еще найдем чего, — предложил Алешка.
Минуя кусты разросшегося бодяка и стрельчатого молочая, в балку к ребятам спустился пасечник дед Матвей.
— О чем сумуете, хлопцы? — кашлянул он, подойдя ближе.
— Твоя пасека так и стоит в лесу, дед?
— Так и стоит.
— И ни немцы, ни итальянцы не трогают тебя?
— Пока бог миловал, не заглядывали. Я в стороне от дорог. — Дед Матвей повернулся к самолету, где в кабине сидел мертвый, насупился. — Вчера итальянцы взяли одного с собою.
— Живой?
— Должно, живой, раз взяли.
— Про остальных ничего не знаешь?
— А что не знать… — Желтовато-мутные глаза деда Матвея налились слезой, коричневые скулы дрогнули. — Так все и погибли.
Над балкой в небе возник тугой вибрирующий звук. Купаясь в лучах утреннего солнца, в сторону Воронежа медленно плыл серебристый крест самолета.
— Немец, — сказал Алешка, вздохнул и почесал затылок. — Неси, дед, лопату — на пасеке у тебя должна быть. Похороним.
На обратном пути Володька отстал, задержал Алешку.
— Куда мне с магнето тракторными деваться? Ахлюстин уже несколько раз спрашивал у меня про них. Не верит, что нет. Вы их, говорит, с Тавровым попрятали. Я, мол, знаю.