Магус схватился руками за голову. Олаф было шагнул к нему, но Магус резким кивком остановил командира. Нет. Он сам. Он всё сделает сам.
Рагмар распахнул дверь странноприимного дома — и тут же на наёмников пахнуло похлёбкой, жарящимся на вертеле мясом и пивом. Да-да! Самым что ни на есть вкусным мясом! Оно сочилось жиром на вертеле над ярко и жарко пылавшим огнём. Дрова весело трещали, разбрасываясь искорками, и пламенные копья и мечи шли в бой на баранью ногу.
А у самого камина, спиной к двери, сидел настоящий великан. Плечи его были подобно горам, а шея издалека и в темноте сошла бы за добрый и пузатый пивной бочонок.
Самые смутные сомнения начали терзать Олафа — но они развеялись, стоило только жадно схватившемуся за горные хребты пивных кружек и долину тарелок повернуться на звук открывавшейся двери.
Равнина была гладкой, как макушка лысого старца, и такой же серой. Изредка то тут, то там пробивались из земли капельки зелёного цвета: кустарники и травы. Говорят, что эта земля не родила, потому что была напоена кровью и смертью вот уже тысячу лет. А каждое десятилетие, а так и каждый год, приносили всё новые и новые «удобрения». Вот и сейчас, под одобрительные крики воронья, одно воинство добавило другое.
Колесничие Альбы кружили около высокого холма, выпиравшего подобно шишке на лысой голове. То была единственная возвышенность на много лиг окрест, а потому именно здесь воинства тех городов, где то было принято, посвящали воинов в рыцари. Иные же готовили совершенн особые обряды, в которые никто уже давным-давно не верил. Никто, кроме жителей Альбы.
На самой вершине холма возвышался человек в некогда белом, а теперь кроваво-сером одеянии. Голова его, ещё утром покрытая венком из луговых трав и листьев священного древа, мерно покачивалась в такт ударам мечей о щиты. То воины, лучшие воины Альбы, чья честь ценилась в сотню коров, двести баранов и пять южных скакунов, призывали богов обратить свой лик на место славной битвы.
Человек, стоявший в центре, кивнул, — и, кажется, даже за мгновение до того воины почтительно замерли. Он улыбнулся. Он всегда улыбался, вдыхая запах победы, ароматы сечи и нотки вражьего ужаса. Сегодня воздух оказался особенно сладостен и пьянил, пьянил его до умопомрачения. Улыбка стала ещё шире, а в глазах, невероятно глубоких голубых глазах показался золотистый отблеск. Он различил — где-то на самой границе между мирами — шелест шагов, невероятно далёких шагов, двигавших мириады миров священным, единственно правильным и праведным путём.
Человек одобрительно кивнул. Они пришли, чтобы отблагодарить тех, кто убивал врагов с их именами на устах, тех, кто оберегал веру в них кровью.
— Предстань! — воздел человек в некогда белом одеянии свою десницу.
Низко нависавшие облака разомкнулись, словно бы испугавшись чего-то. Солнце ярко засияло высоко-высоко над их головами, и луч света озарил вершину холма.
Небо сочеталось с землёю, наполняя всё вокруг потрескиванием застывшего грома. Ему нравилось это ощущение, эта вспышка, проникавшая в самую душу и дарившая невероятное счастье и необоримый светоч.
— Предстань! — звук его голоса покрывалом накрыл землю, и все, кто стоял сейчас на поле боя, и кто умирал, и те, чьи души ещё не успели ещё отделиться от тела, услышали призыв, не терпящий промедления.
— Предстань! — облака затрепетали, убоявшись мощи, сокрытой в том голосе.
И тот, к кому взывал человек в прежде белых одеяниях, наконец-то пришёл. Сперва кольцо из воинов пошло дрожью, и напротив нежившегося в лучах солнца человека возникла брешь, а потом в образовавшийся проём вступил…
На Олафа уставился своими глазами-озёрами странный человек, укутавшийся в тёмно-зелёный плащ. Стол перед ним был заставлен бесчисленными (хотя, судя по полу, бесчисленность эта значительно уменьшилась за последнее время). Рот, раскрытый, застыл… Но меньше чем через мгновенье пришёл в движенье от радостного возгласа:
— Живые! Стража пустила ко мне живых! Не только с Анку суждено мне повидаться напоследок!
Он распростёр руки, и Олафу показалось, что это кроны деревьев разошлись в самом дремучем лесу, чтобы явить свет от десятка сальных свечей и отблески пылавшего в камне огня.
Объятия этого человека были шире небесного окоёма, да только вот они пришлись не по вкусу наёмникам. Олаф и Рагмар, не сговариваясь и даже не переглядываясь.