Кто-то с размаху хлопнул его по плечу.
— Считай, что не зря спас мне шкуру в Александрии! Теперь квиты! — Конский гребень на шлеме Петрония срезало вчистую, зато под шлемом сияла ухмылкой физиономия без малейшей царапины.
Ромул взвыл от восторга.
— А я-то думал, тебя убило!
— Фортуна — шлюха еще та, — расхохотался Петроний. — Да нынче, видно, ко мне благоволит!
Оба поглядели назад, где колесница, затормозив от столкновения с широким римским строем, наконец остановилась, и легионеры яростно набросились на нее, как изголодавшиеся волки, — убивать коней и возницу. Клинки тут и там вонзались в конские тела и упряжь; возничий, вместо того чтобы сдаться на милость римлян, в приступе храбрости схватился за меч, но даже не успел вынуть его из ножен — полдесятка гладиусов разом вонзились ему в руки и горло. Тело завалилось на бок, однако этого было мало: кто-то из солдат, насмерть перепуганный колесничными серпами, взмахнул мечом и отсек врагу голову — с лица врага даже не успело сойти изумление. Кровь хлынула легионеру на ноги; наклонившись, он сбил с возницы шлем и поднял над собой кровавый трофей. Легион разразился диким, первобытным воплем ярости.
Несмотря на многочисленные потери, римский строй умудрился выстоять. Правда, в шеренгах тут и там зияли бреши — линия щитов была нарушена, а ведь бой едва начался. В первые ряды тут же выдвинулись задние легионеры, занимая место павших, однако радость от удачного отпора длилась недолго: вновь послышался топот копыт — атака продолжалась. В строю послышались проклятия.
Сквозь задние шеренги, развернутые в противоположную сторону, Ромул разглядел понтийскую конницу, которая обошла Двадцать восьмой с флангов и теперь готовилась обрушиться на незащищенный тыл. Выстоять против конницы — дело для пехоты почти невозможное. В битве при Фарсале это удалось: по приказу опытных командиров легионеры целили пилумами противнику в лицо, чем и обратили врага в паническое бегство. Забытый легион тоже когда-то остановил конную атаку специально откованными длинными копьями, от которых лошади шарахались, отказываясь идти вперед. Однако сейчас прежних оптионов в строю не было — и солдаты, вооруженные лишь дротиками, понимали, что после единственного залпа их просто втопчут в землю. В задних рядах нарастал панический ропот.
Смерть, впрочем, грозила не только арьергарду — за колесницами, как успел увидеть Ромул, идет пехота. Уцелевшие центурионы тоже об этом помнили.
— Кругом! Перестроить ряды! — крикнул ближайший. — Шевелитесь, придурки!
Ромул повернулся. И тут же об этом пожалел.
Размахивая мечами и копьями, пельтасты и туреофоры стремительно приближались, выкрикивая боевой клич. Римские ряды, по-прежнему толком не выстроенные, местами дрогнули — слишком многим была памятна александрийская атака, когда на римлян шли яростные соплеменники нынешнего врага. Зажатый между неистовыми пехотинцами и наступающей с тыла конницей, легион уже ни на что не надеялся.
Ромул чувствовал себя куском железа на наковальне: один удар занесенного молота — и его разобьет в осколки. Он в отчаянии поднял глаза к безоблачному небу, однако, как обычно, ничего не увидел: с тех пор как в Маргиане ему предстало грозное видение Рима, он почти не пытался заглянуть в будущее, а в тех редких случаях, когда все же вспоминал о полученных от Тарквиния навыках, боги, словно в насмешку, не давали ни единого знака. Впрочем, сейчас и без гаданий было ясно, что смерти не избежать.
Центурионы, даже если и разделяли его мнение, паниковать не спешили: на них, ветеранах многочисленных кампаний, и держалась дисциплина легиона в опасные минуты. Выстроив легионеров, они закрыли бреши, оставленные колесницами, — и Ромул, поняв замысел командиров, с облегчение выругался вслух. Центурионы лучше всех понимали, что единственное оставшееся преимущество Двадцать восьмого — его позиция. Вражеские солдаты будут бежать в гору, и их атака будет медленнее, чем натиск колесниц.
Ромул, к которому вернулась решимость, взглянул на Петрония.
— Так-то, парень! — рявкнул в ответ ветеран, хлопнув Ромула по плечу. — Держать строй! Погибнуть — так с товарищами, чего еще желать?