Мартинес опускает оружие и кивком указывает в сторону происходящего:
- Просто волновался, что чья-нибудь задница серьёзно пострадает.
К тому моменту Большой Джонни Прюитт смыкает свои пухлые пальцы на горле Дина Гормана, и Горман начинает задыхаться и бледнеть. За считанные секунды дикая схватка становится смертельной. Прюитт не отпускает. Толпа взрывается уродливыми, бессмысленными возгласами. Горман цепляется и бьётся в конвульсиях. Ему не хватает воздуха, его лицо приобретает цвет баклажана. Его глаза выпучены, он брызжет кровавой слюной.
- Не беспокойся, дружище, - бормочет Губернатор, внимательно наблюдая за выпученными глазами Гормана.
Именно тогда Мартинес понимает, что Губернатор не смотрит на схватку как таковую. Его взгляд скользит по стоящим полукругом кричащим зрителям, Губернатор наблюдает за наблюдателями. Он, кажется, пожирает глазами каждое лицо, вслушивается в каждый вой, каждый крик и возглас.
Между тем, Дин Горман начинает оседать на землю, в мёртвой хватке колбасных пальцев Джонни Прюитта. Лицо Гормана приобретает оттенок сухого цемента. Его глаза закатываются и он перестаёт сопротивляться.
- Ладно, достаточно... отцепи его, - говорит Губернатор Мартинесу.
- РАССТУПИТЕСЬ!
Мартинес пробивается сквозь толпу с винтовкой, зажатой обеими руками. Большой толстый Джонни Прюитт наконец отпускает горло Гормана под дулом М1, и Горман начинает дёргаться в конвульсиях.
- Приведи Стивенса, - поручает Мартинес одному из своих охранников.
Толпа, по-прежнему взбудораженная действом, испускает коллективный стон. Некоторые ворчат, а некоторые неодобрительно свистят, разочарованные прерванным зрелищем. Стоя в стороне, Губернатор берёт всё это на заметку. Когда зрители начинают расходиться, блуждать, качая головами, Губернатор подходит к Мартинесу, до сих пор стоящему над корчащимся Горманом. Мартинез смотрит на Губернатора.
- Он будет жить.
- Отлично, - Губернатор смотрит вниз на молодого человека на земле. - Думаю, я знаю, что делать с солдатами.
* * *
В то же время, под нижними уровнями гоночного трека, в темноте импровизированной тюремной камеры, четверо мужчин шепчутся друг с другом.
- Это никогда не сработает, - произносит скептически первый мужчина, сидя в углу в боксерских трусах, насквозь пропитанных мочой, глядя на тени других заключённых, собравшихся вокруг него на полу.
- Заткнись, Мэннинг, - шипит второй человек, Баркер, двадцатипятилетний, тонкий как шпала юноша. Он с негодованием смотрит на своих товарищей сквозь длинные пряди жирных волос. Баркер когда-то был любимцем майора Гэвина в Кэмп Элленвуд, штат Джорджия, за особые заслуги переведённый в двести двадцать первый батальон военной разведки. Теперь, благодаря этому психу, Филиппу Блейку, Гэвин мёртв, и Баркер стал рваным, полуобнаженным, пресмыкающимся комком, существующем благодаря холодной овсянке и червивому хлебу в подвале каких-то богом забытых катакомб.
Четверо солдат находятся под "домашним арестом "здесь более трех недель, с тех пор, как Филипп Блейк хладнокровно застрелил их командира, Гэвина, прямо перед десятками горожан. Теперь единственное, что у них есть - это голод, неудержимая ярость и тот факт, что Баркер прикован к шлакоблочной стене слева от запертой входной двери, того места, с которого, вероятно, можно наброситься на человека, вошедшего в камеру... такого, как Блейк, например, который регулярно спускается сюда, чтобы вытащить узников, одного за другим и заставить их встретиться со своей адской участью.
- Он не глуп, Баркер, - третий человек по имени Стинсон хрипит из противоположного угла. Этот человек старше, более плотно сложен, славный старик с испорченными зубами, однажды управлявший реквизиционным отделом на станции Национальной гвардии.
- Я согласен со Стинсоном, - говорит Томми Зорн у задней стены, резко садясь на пол в нижнем белье, его худощавое тело покрыто кожной сыпью. Зорн когда-то работал курьером на станции Национальной гвардии. - Он сразу же нас раскусит.
- Нет, если мы будем осторожны, - возражает Баркер.
- И кто, чёрт возьми, будет играть роль мертвеца?
- Неважно, я буду тем, кто надерёт ему задницу, когда он войдёт.
- Баркер, я думаю, что это место заставило тебя слететь с катушек. Серьезно. Вы хотите, в конечном итоге, закончить как Гэвин? Как Грили, и Джонсон, и...
- ТЫ, ТРУСЛИВЫЙ ЧЛЕНОСОС! МЫ ВСЕ ЗАКОНЧИМ КАК ОНИ, ЕСЛИ НИЧЕГО НЕ ПРЕДПРИМЕМ!!
Его пронзительный голос, натянутый как высоковольтные провода, мгновенно прекращает разговор подобно переключателю. В течение продолжительного времени, четверо гвардейцев сидят в темноте, не говоря ни слова.
Наконец, Баркер говорит:
- Всё, что нам нужно, это чтобы один из вас, придурков, притворился мёртвым. Это всё, о чём я прошу. Я оглушу его, когда он войдёт.
- Проблема в том, как сделать это убедительно, - говорит Мэннинг.
- Обмажься дерьмом.
- Очень правдоподобно...
- Пусти кровь, обмажь ею лицо и дай засохнуть, я не знаю. Три глаза, пока не покраснеют. Ты хочешь выбраться отсюда или нет?
Остальные молчат.
- Вы грёбаные солдаты, мать вашу. Хотите гнить здесь, как личинки?
Очередное молчание, и затем в темноте раздаётся голос Стинсона:
- Ладно, я сделаю это.
* * *
Боб следует за Губернатором через чёрный ход в конце гоночного трека, вниз в узкий пролёт по железной лестнице, а затем по узкому коридору. Их шаги эхом раздаются в тусклом свете. Свет аварийных решётчатых фонарей, работающих от генератора, мерцает над головой.
- Наконец до меня дошло, Боб, - говорит Губернатор, перебирая связку отмычек, прикреплённых к его поясу на длинной цепи. - Это место нуждается... в развлечениях.
- Развлечениях?
- У греков был свой театр, Боб... У римлян цирки.
Боб понятия не имеет, о чём говорит человек, но он покорно идёт следом, вытирая сухие губы. Ему срочно нужно выпить. Он расстёгивает оливково-серую куртку, жемчужины пота блестят на лбу, обветренном в этих затхлых и сырых витиеватых тоннелях под гоночным треком. Они открывают запертую дверь, и Боб может поклясться, что слышит приглушённые стоны оживших мертвецов. Запах гниющей плоти смешался с сыростью коридора. Желудок Боба сжимается. Губернатор приводит его к металлической двери с узким окном в конце коридора. Тень от разбитого окна тянется вниз.
- Необходимо сделать горожан счастливыми, - бормочет Губернатор, останавливаясь у двери и подбирая нужный ключ. - Послушными, управляемыми... податливыми.
Боб ждёт, пока Губернатор вставляет толстый металлический ключ в дверной засов. Но как раз в тот момент, когда Губернатор собирается открыть замок, он поворачивается и смотрит на Боба.
- Недавно в городе были проблемы с Национальной гвардией, они думали, что они смогут управлять людьми, помыкать ими... думали, что смогут создать для себя небольшое царство.
Озадаченный, испытывающий головокружение и тошноту, Боб только кивает и ничего не говорит.
- Я держу некоторых из них здесь взаперти, - Губернатор подмигивает, как будто рассказывает ребёнку, где спрятал печенье. - Их было семь, - Губернатор вздыхает. - Сейчас их только четверо. Я разобрался с ними как мисс Грант разобралась в том фильме с Ричмондом.
- Разобрался с ними?
Вдруг Губернатор вздыхает, и виновато смотрит в пол.
- Они послужили высшей цели, Боб. Для моего ребёнка... для Пенни.
С внезапным порывом тошноты Боб понимает, что Губернатор имеет в виду.
- Так или иначе... - Губернатор поворачивается к двери. - Я знал, что они на что-нибудь сгодятся... но теперь я понимаю их истинное предназначение, - Губернатор улыбается. - Гладиаторы, Боб. Для всеобщего блага.
Именно тогда происходит сразу несколько вещей: Губернатор поворачивается и открывает замок, одновременно щёлкая выключателем... и за защитным стеклом вдруг начинает мерцать ряд люминесцентных ламп, освещая бетонную камеру. Огромный человек, одетый только в рваное мужское нижнее бельё, лежит на полу, подёргиваясь, весь в крови, его чёрный рот открыт, обнажая зубы в отвратительной гримасе.