Оказалось, мы проехали край табунщиков и попали в край скотоводов. Долина бурной желтой реки, в которой мы очутились, была просторным, но скудным пастбищем. Вместо одного-двух шатров, как в цветущих долинах табунщиков, здесь гыры стояли по 10–12 штук. Возле деревушек паслись яки с хвостами-мухобойками и лохматой бахромой на животах. Быки-хайнаки с косматыми головами, бугристыми лопатками, широко расставленными рогами и скукой во взгляде походили на уменьшенных на четверть бизонов из прерии. Они казались слишком осторожными для таких нескладных животных. Мы направились к ним, а они вдруг перепугались, будто только заметили наше присутствие и позабыли обо всем на свете. Они внезапно пришли в движение, и выглядело это несколько комично. Этакие огромные куски говядины поскакали подпрыгивающим галопом, шумно хрюкая и выпятив хвосты почти горизонтально земле.
Пастушьи гыры больше размером и обставлены лучше, чем войлочные шатры табунщиков. Скотоводам не так часто приходится кочевать. У каждого гыра стоял мотоцикл и любимый пони, стреноженный, но готовый пуститься в путь. Я с завистью посматривал на пони — они были местной породы, изящнее и живее, чем наши полуизношенные одры. В самом деле, один из дареных коней непрестанно хромал. Нам приходилось использовать его как вьючную лошадь, а на спуске от перевала с обо животное, похоже, потянуло мышцу. Груз мы переложили на запасную лошадь, но долго ли мы еще протянем, если не сделаем основательную остановку, чтобы кони могли отдохнуть и восстановить силы?
Еще я подумал, что Хангай показал нам лучшие уголки Монголии, и теперь наше продвижение может превратиться в ежедневный изнурительный труд без новых впечатлений. Каждый день был копией предыдущего. Позавтракав, мы сворачивали палатку, вьючили лошадей, садились по седлам и ехали, ехали, ехали, останавливаясь у гостеприимных гыров, а затем спустя восемь или десять часов, снова ставили лагерь.
Раз Ариунболду было важно пересечь всю страну, значит, было на что посмотреть и что изучить. Это давало нам с Полом надежду провести время с большей пользой. Но все чаще нам казалось, что Ариунболд понятия не имеет, сколько времени потребляется, чтобы достичь западных границ Монголии. Он все еще уверял, что через три недели мы окажемся у советской границы, но, судя по тому, что он не давал передохнуть лошадям, можно было решить, что он просчитался. Скорее мы доберемся до зимних квартир к началу сентября, когда выпадет снег, который помешает мне исследовать горные поселения Алтая, чьи жители никогда не видели европейцев.
На обед нас пригласили в самый большой и обеспеченный гыр. Его хозяин, более предприимчивый, чем «коллеги», собрал изрядный урожай грибов и разложил их по крыше сушиться. Такую инициативу мы встречали впервые. Вежливый пастух предложил нам трубку с длинным мундштуком, футов двух, а табака в ней умещалось всего на полсигареты. Мы уже привыкли соблюдать правила вежливости, и я принял трубку правой рукой, восхитился тем, сколь мастерски она сработана, сделал символическую затяжку и вернул трубку хозяину, поддерживая левой рукой локоть правой. Хозяин долго курил, а мы ждали, пока приготовится еда. Нам подали скорее вяленую, чем свежую баранину, но ее вкус от этого не изменился. Только куски жира отличались по вкусу. У них появился приятный аромат «с дымком», и в целом их присутствие стало более терпимым, если не обращать внимания на тот прискорбный факт, что они плавали на поверхности кипящего бульона, словно глазные яблоки.
Ариунболд становился скучен и докучлив. Теперь он рисовался перед пастухами. Обычно, когда мы прибывали в поселение, он важно шествовал в главный гыр, усаживался на место почетного гостя и гордо оглядывался вокруг, ожидая, пока его обслужат. Теперь, когда скотоводы выходили встретить путешественников, он закатывал длинную речь о важности нашей миссии, принимался звенеть медалями, пайцзами и прочими регалиями и передавать их по кругу, чтобы все имели возможность ими восхититься. Он напоминал средневекового продавца фальшивых индульгенций и поддельных реликвий темным крестьянам. Но поскольку скотоводы были в основном доверчивы и необразованны, на них вид этих побрякушек действовал завораживающе.
Чем больше отпускал Ариунболд таких выходок, тем более неуютно я себя чувствовал, даже не знаю почему. Ощущалась какая-то фальшь; мне казалось, что Ариунболд обманывает пастухов. Док подтвердил мои опасения. Оказывается, Ариунболд рассказывал своим слушателям, что уже совершает конный поход в Европу и скоро станет знаменитостью. Он побирался, каждый раз вытягивая из аратов их скудные средства и никогда ни за что не платя. Док, как и я, находил такое дармоедство отвратительным, но при этом заметил, что Ариунболд живет в мире фантазий. По вечерам, когда мы раскладывали лагерь, он ничего не делал, только стоял в стороне и наблюдал, как кто-нибудь ставит палатку. Затем приказывал Делгеру, которым распоряжался как слугой, расстелить спальный мешок и ложился либо садился, ожидая, пока приготовится еда. Он ни разу не готовил и чрезвычайно редко прибирал за собой или предлагал кому-нибудь помощь.