Мы с Полом вслед за Свистуном поехали искать место для лагеря. Найдя его, мы стреножили лошадей и подождали Ариунболда. К нам присоединись Делгер и Док. Ариунболд ехал за милю позади отряда. К нашему удивлению, он проехал сотню ярдов в сторону, словно не замечая нас. Свистун, который уже успел расседлать лошадь, не стал скрывать возмущения его дурными манерами. Он снова затянул подпругу, вскочил в седло и, рассерженный, поскакал за Ариунболдом. Мы с Полом и и остальные, уже привыкшие к странностям нашего начальника отряда, сели на коней и не спеша двинулись следом. Мы совсем не удивились, когда увидели, что он сидит в полумиле от нас, на «удобном» утесе. Он нашел гораздо худшее место для лагеря и теперь ждал, когда Делгер и Байяр поставят ему палатку и он сможет спуститься к реке и умыться. Свистун весь кипел от гнева, но можно было предположить, что случившееся разозлило его меньше, чем если бы он спорил с Ариунболдом целый день. Видимо, за три-четыре дня пути оба проводника выйдут из повиновения, как и их предшественники.
Дождь кончился, и мы спокойно сидели в сгущающихся сумерках, когда откуда-то возникла пара чужих лошадей и на полном скаку пронеслась мимо палатки. Через секунду за ними промчались с криками через лагерь два монгольских всадника. Поскольку уже почти совсем стемнело, та стремительность, с которой они преодолели опасные ямы и камни, отдавала безумной храбростью. Сразу подумалось, что наездники пьяны и куражатся.
Едва они исчезли во мраке, как мы снова услышали топот копыт — вероятно, беглые лошади описали круг и возвращались к лагерю. На сей раз преследователи не отстали. Они крикнули вскочившему Делгеру сбегать за арканом. Затем один всадник вырвал аркан из рук Делгера и снова ускакал. Еще пару мгновений вокруг лагеря продолжалась безумная скачка, потом беглые лошади опять исчезли в темноте, а за ними и всадники. Делгер крикнул что-то вслед, возможно умоляя вернуть аркан. В ответ раздалось явное оскорбление, смысл которого состоял в том, что пьяный всадник оставит аркан себе на память. Очевидно, бесстыдное воровство попирало все законы пастушеской жизни, потому что Делгер отреагировал так, будто его ударили по лицу. Красный от гнева, он бросился к ближайшей лошади, накинул ей на спину седло и через мгновение уже преследовал похитителя. Свистун тоже оседлал коня и поехал ему на помощь. Тихий, спокойный вечер на привале, прерванный стремительными событиями, понемногу возвращал свое обычное течение. Мы Ждали возвращения наших спутников.
Через два часа коллеги вернулись и привезли аркан, но чувствовалось, что они все еще злы. Звучали многочисленные выражения чувств; мы с Полом посчитали, что вопрос решен, и отправились было спать, однако тут снова поднялась суматоха. На этот раз кричали и спорили на множество голосов, частично — на грани истерики. Потом послышались отчетливые звуки ударов и стоны боли. Некоторое время избиение продолжалось, а когда закончилось, стоны тоже прекратились: видимо, жертва покинула лагерь. И наступила тишина.
Утром Док попытался объяснить, что произошло, хотя рассказ получился довольно сбивчивым. Делгер и Свистун отыскали пропавший аркан возле нескольких гыров, но там им сказали, что вор приехал из другого поселения. Отношения между этими двумя поселениями были натянутыми, о соседях сообщили много нелестного. Обе группы встретились в нашем лагере и стали выяснять отношения. Обе обвиняли друг друга в конокрадстве, в попытке свести наших лошадей и свалить вину на соседей. Разгорелся спор, двоих молодых монголов уличили и побили.
Это был один из тех редких случаев, когда Док говорил очень коротко, и мне пришлось дорисовывать картину самому. Иногда во время поездки Делгер и Байяр упоминали о ворах и конокрадах, но я не думал, что к этим предостережениям стоит прислушиваться всерьез. Довольно трудно украсть коня на открытом пространстве. Достаточно пересчитывать лошадей по головам в конце каждого сезона, чтобы воровство стало бессмысленным. И, по моему скромному разумению, наши дареные лошади были таким добром, на которое вряд ли кто позарится. Возможно, парней уличили в преступных намерениях по каким-то особенным признакам, а может, они так хотели проявить презрение к соседнему сомону. Однако я не заметил за время пути никакой региональной вражды, так что ночная охота с последующим избиением показалась мне наказанием поспешным, ненужным и неоправданно жестоким.
Глава 11. Ламы Мандала
Жестокость тянется нитью через всю историю монголов. Когда Беатрис Балстрод осматривала тюрьму Урги, ее потрясло, что многие узники содержатся в тесных, как гробы, деревянных клетях размерами 4,5 на 2,5 фута. Маленькое отверстие в центре служило единственным источником вентиляции. Ширина отверстия была такой, чтобы заключенный мог протянуть за едой скованные руки или, если его череп был достаточно узок, высунуть голову и оглядеться. Она так писала об этих людях, сидящих в темноте в своих гробах: