– Это, наверное, для тебя, – кивнула она мне на записку на столе.
Я протопал к столу и плюхнулся на табурет. Записка, написанная на вырванном из тетради в клетку листе, была адресована мне. Кому же еще могла утром написать Оксана. Текст оказался на удивление лаконичным и сухим:
«Ушла на работу. Не смогла тебя добудиться, поэтому позвонила Игорю Викторовичу и сказала, что у тебя высокая температура.»
Что можно сказать – я должен быть благодарен моей невесте за проявленную обо мне заботу. Она отмазала меня от работы, остается надеяться, что мой начальник поверил ей. А впрочем, какая уже разница, все равно я ничем не могу уже помочь своей бригаде…
– Чая будешь? – спросила Ольга, – я пирожных купила.
– Пирожных точно не буду, – ответил я.
Ольга налила кипяток в две большие чашки. Пока чай заваривался, мы сидели и молчали. Она не знала о чем сейчас можно со мной говорить, а мне не хотелось ничего слышать. Любой самый тихий звук ударял по моей голове молотом. Я подумал, что Ольга ни разу не видела меня в таком состоянии. Стыдно? Наверное, трудно с больной головой формулировать ответы на сложные вопросы.
Ольга достала из пакета пластиковую коробку с заварными пирожными и поставила ее на стол.
– Точно не хочешь? – уточнила она.
Я тяжело вздохнул, и, закатив глаза, отрицательно помахал головой, будто мне предложили пожевать битого стекла.
Когда чай заварился, Ольга поставила одну чашку прямо передо мной на стол. Другую взяла двумя руками и принялась прихлебывать еще горячий напиток мелкими глотками.
– На улице – холодина. Пока сюда дошла, замерзла, – начала она разговор. – Думала, застану Оксану. Отец сказал, что она взяла работу на дом. А вместо нее – здесь ты.
– Ну, извини, – сказал я. В отличие от Ольги я ждал, пока чай наконец остынет.
– Отец говорил, у вас на заводе какие-то проблемы, много работы.
– Много, – кивнул я.
Она удивленно взглянула меня, и в ее глазах прочитал вопрос – а чего же ты, алкаш, не помогаешь товарищам. Ольга, конечно, вслух ничего не сказала, но и так было понятно.
– У нас два дня в институте занятий не было, – вместо этого сказала она. – Большое дерево упало, оборвало провода – и не могли столько дней отремонтировать. Представляешь, стоит огромное здание посреди города – и без электричества, как в средние века. А сегодня все-таки что-то сделали.
– Как я тебе завидую, – вдруг вырвалось у меня.
– Чему завидуешь? – не поняла она.
– Я тоже мечтаю поступить в институт.
– Я думаю, с этим большим проблем не будет, – усмехнулась Ольга, – отец поможет тебе с поступлением. Хочешь, я с ним поговорю.
– Не надо, сам разберусь, не маленький.
– Не могу никак согреться, – пояснила она.
Я кивнул. Мой чай уже немного остыл и я небольшими глотками принялся его пить. Мой организм требовал влаги, но не такой горячей и горькой. Проклятый комок снова двинулся к моему горлу. Я поставил чашку на стол.
– Завтра обещают потепление, – сказала Ольга. – Наверное, все начнет таять.
– Это вряд ли. Просто не такой сильный мороз будет и все.
Мы снова молчали. Несмотря на неудовлетворительное состояние организма, мне захотелось поговорить с ней. Кроме Ольги поговорить по душам мне было не с кем. Даже Оксане я как-то не спешил вывернуть свою душу.
– А чем ты хочешь заниматься после института? – спросил я ее.
– Даже не знаю. Хотелось бы поступить в аспирантуру, заняться наукой. А там, как жизнь сложится. Может быть, выйду удачно замуж, – засмеялась она.
– То есть ты готова плюнуть на карьеру ради семейной перспективы?
– Я этого не говорила. Просто семья, в любом случае, это ответственный и важный шаг. И женщине обычно приходится поступаться своими амбициями ради семьи.
– Согласен. А как считаешь, мужчина должен чем-то поступаться ради семьи?
– Не знаю.
– Мужчина должен заботиться о семье, – сказала она после паузы, – а для этого он должен строить свою карьеру. Но, как ни парадоксально, строить карьеру получается только в ущерб семье. Вот такая загадка. Если женщина забросит карьеру ради семьи – ее будут за это уважать. А если это сделает мужчина – его будут считать тряпкой.
– Какая несправедливость, – в шутку возмутился я.
– В хорошей семье каждый готов принести себя в жертву ради общего блага, – сказала она уже серьезно.
– Мне всегда нравилась семья одного нашего профессора, – продолжила она, отхлебнув чая. – Он всю жизнь занимался наукой, а жена его, простая домохозяйка, создавала ему комфорт и уют в доме. При Союзе его зарплаты им вполне хватало на жизнь. А сейчас, когда наука практически не оплачивается, она вынуждена торговать на рынке. И она все равно счастлива, потому что он имеет возможность заниматься любимым делом. А он действительно живет только наукой, мне даже кажется, что он не заметил смены строя в стране.
– И ты считаешь их отношения идеальными? – спросил я.
– Наверное, – ответила Ольга.
Такое самопожертвование достойно уважения. Но не слишком ли? Жить все время чужой жизнью, полностью потерять себя. На такое способен не каждый. А главное, способен ли оценить эти жертвы человек, ради которого они приносятся? Сможет ли он ответить на них? Да и как можно ответить?
– Плохо, что у нас в стране такие ситуации вообще возникают, – сказала Ольга.
– В смысле?
– Наука никому не нужна. Люди не хотят заниматься наукой за копейки. Их тоже можно понять.
– Мне кажется, я бы смог и за символическую плату развивать науку, лишь бы меня допустили.
– Это ты сейчас так говоришь. У тебя стабильная и вполне приличная зарплата. Детей, которые хотят есть, нет. Ты даже не представляешь, как это работать за символическую плату.
– И все равно, смог, – упрямо повторил я. – Меня бы только подучили, база у меня слабая. Мне не нужны деньги, мне нужно время.
– И чем бы ты занялся, – спросила Ольга скептически. – Абстрактной науки не существует.
– Я бы хотел стать физиком, – признался я. – Важней физики ничего нет.
– И чем бы ты занимался?
– Я бы изучал время.
– Время? – переспросила Ольга.
– Время, – подтвердил я. – Человек научился летать, покорил космос, открыл ДНК. Но до сих пор никто не может сказать, почему существует время, какая его природа, какая его структура.
– Ты тоже мечтаешь о машине времени?
– Почему тоже?
– Это мечта мальчишек ни одного поколения.
– Сразу «мальчишек», – обиделся я. – Я вполне серьезен. Эйнштейна тоже никто по началу не воспринимал серьёзно. Но никто, кроме никого, так и не смог понять неоднородность времени.
– Ты хочешь стать вторым Эйнштейном? – спросила без иронии Ольги.
– Нет. Я хочу стать первым Алехиным.
– А ты сам в это веришь?
– Верю.
– А почему ты считаешь, что сможешь открыть то, над чем ученые ломают головы уже сколько лет.
– А почему ты считаешь, что я на это не способен.
– Я-то как раз считаю, что ты смог бы это сделать – парень ты толковый и работящий. Но мне кажется, что уже поздно браться тебе за это.
– Почему поздно?
Она пожала плечами и ничего не ответила. Ольга убрала со стола мою недопитую чашку. Долго и шумно ее мыла, чтобы я не доставал ее разговорами. Я сидел молча и тихонько злился. Неужели даже Ольга поставила на мне крест?