– Я не собираюсь вмешиваться в ваши отношения с Оксаной, – сказала она, явно поняв причину моей настороженности.
– Неужели тебе плевать на личную жизнь сестры?
– Вы оба люди взрослые, как-нибудь разберетесь, договоритесь. Зачем мне наживать врага в твоем лице.
Помимо позитивного мировоззрения, она была щедро одарена мудростью. Женская мудрость – это великая сила. За это я ее и любил. Это не та любовь, непременными атрибутами, которой являются влечение и страсть. Это чувство уверенности в человеке, которое испытываешь к друзьям, не способным на предательство. Просто тебе легко рядом с такими людьми, им можно говорить обо всем. Они тебя правильно поймут, а если сразу и не поймут, то переспросят, пока не разберутся с твоими непонятными душевными терзаниями. А вообще хорошо, когда рядом есть люди, которым ты веришь. У тебя может быть огромное число приятелей, но это не означает, что можно с кем-то поговорить по душам. Что они потом не используют полученную информацию против тебя самого, не плюнут тебе в душу, не предадут. Нельзя быть полностью откровенным и с любимыми. Любовь, которая сопровождается страстными порывами, слепит. Ослепленный ты с готовностью раскрываешь душу нараспашку. Но страсть бездушна, ей плевать на твой богатый внутренний мир, она жаждет от тебя чего-то другого. Когда ты понимаешь свою ошибку – уже поздно. Непонятно, почему любовь бывает с первого взгляда чаще, чем после сотой беседы? Ольга была родной сестрой моей девушки, впрочем, правильнее сказать моей невесты Оксаны. И эта внешне нескладная девушка была одной из тех причин, по которой мы с Оксаной были до сих пор вместе. Хотя об этом уже нельзя говорить никому.
– У тебя сессия уже началась? – поинтересовался я.
– Нет. Через пару недель, после Нового года, – ответила Ольга.
– Экзамены сложные?
– Увидим. Говорят, после первой сессии отсеивается чуть не половина студентов.
– Не боишься?
– Поступай в институт, прочувствуешь на собственной коже.
– Хотелось бы.
– Так что мешает?
– Поговори с отцом, он что-то подскажет, – предложила Ольга.
– Хорошо, – кивнул я, зная, что этого все равно никогда не произойдет.
Мы замолчали. Люди вокруг беззвучно пялились на ночь за окном. Любая сказанная тобой фраза непременно обратит на себя внимания половины троллейбуса, поэтому говорить о чем-то важном не хотелось, а обмениваться ничего не значащими фразами смысла тоже не было. Лучший друг тот, в обществе которого можно помолчать. Институт находился в центре, на остановке вместе с Ольгой вышла большая часть пассажиров. Рядом со мной освободилось место, и я поспешил плюхнуться на теплое сидение.
Закрыв глаза, я задумался. Мои отношения с Оксаной, как мне казалось, зашли в тупик, хотя она сама так никогда не считала. Я и сам не понял, каким чудом она вчера затащила меня в загс. Короче говоря, через несколько недель у нас намечается свадьба. Вот бы порадоваться, но нет. Там же в загсе мы поскандалили из-за какой-то мелочи, о которой сейчас уже и не вспомнить. И вечером даже не позвонили другу. Где-то в глубине души я надеялся, что свадьба все-таки не состоится. По крайней мере, в планах у меня не было идти на мировую первым. А если она не позвонит, то патовая ситуация продлиться бесконечно долго, даже дольше чем испытательный срок, который в загсе зачем-то предлагают молодоженам. Не проще ли сразу бахнуть печати, пока они еще не разбежались, а не то потом некоторых днем с огнем не найти. Это я так – помечтал. А потом я подумал, что если бы временем можно было управлять, мы могли не совершать многих ошибок или, по крайней мере, исправлять их легко. Возможно, сейчас бы я был не с Оксаной, а с какой-нибудь другой девушкой, может быть, с Ольгой. Хотя это почему-то представить было трудно. Девушка с внешними данными Ольги, едва ли вызвала во мне какое-то влечение. Я попытался это представить, но во время себя одернул. Ольга мне друг, к тому же сестра невесты – это табу.
Пока троллейбус доплелся до конечной остановки, я успел задремать. Когда я открыл глаза, люди уже почти все вышли. Я подскочил со своего пригретого места и присоединился к толпе. Большинство, приехавших вместе со мной, работали на нашем заводе, но я их практически не знал. Лица, конечно, уже примелькались, но ни как зовут, ни кем работают, я понятия не имел. Человек я не очень контактный. Другой бы уже и здороваться начал с такими постоянными попутчиками и раззнакомился по-человечески, а я как-то и не собирался.
Возле самих ворот завода я догнал мастера нашего цеха Николая Николаевича. Хотя он и был лет на двадцать меня старше, я обращался к нему по имени, как и все работники, и на ты. Коля не имел ни образования, ни знакомых в администрации завода. Нынешнее положение он заработал прежде всего своим трудом – добросовестным и ответственным. Крепкий мужик с открытым лицом и цепким взглядом, он на спор забрасывал на высоченные стеллажи пятидесятикилограммовые мешки. Для работников цеха он был авторитетом, он мог стать на любое место и помочь в случае надобности. Иногда мне казалось, что ответственность давит на него, и ему по душе было бы оставаться простым работягой. Но от предложений о повышении не принято отказываться, даже если крепко сомневаешься.
– Привет, Коля.
В ответ он молча протянул мне свою большую руку. Рукопожатие его было не очень крепким. Наверное, сжимая протянутую ему руку, он думал о том, как бы ее не сломать.
– Что у нас хорошего сегодня намечается?
– Как обычно, работа. Впрочем, обещаю, будет и веселье.
– У кого-то праздник?
– У Витька.
Витек, он же Виктор Владимирович, был заместителем директора по снабжению. Вот это был профессионал своего дела. Он умел покупать по самым высоким ценам самое гадкое сырье, при этом директор завода в нем души не чаял и считал своим преемником. Витьку было лет тридцать, он был небольшого роста толстячок с наглыми бегающими глазками. Приходя в цех, он всегда чуть не обнимался со всеми рабочими, чем вызывал у многих симпатию. Наш технолог Юра на дух его не выносил, Коля в этом вопросе был с ним полностью солидарен, как заискивающе Витек не разговаривал с ними. Юру можно было понять. Каждая непонятная поставка сырья сбивала отлаженную работу цеха и требовала от технолога дополнительных расчетов и анализов. А поскольку такие поставки в последнее время стали нормой, работа цеха сильно зависела от точного и быстрого решения технолога. Витек говорил, что так и должно быть, что это абсолютно правильная постановка работы. Зачем, мол, на производстве нужен технолог? Но Юра и старые работники, говорили, что раньше за такое снабжение гнали бы поганой метлой и это в лучшем случае.
Юра был с Витьком приблизительно одного возраста, но успел после института поработать и простым аппаратчиком и мастером. Он уверенно говорил, что неспроста наш главный снабженец меняет одну машину за другой. Видать, за покупку плохого сырья он получает неплохие премии. И Бог с ними с откатами, но надо же понимать, что не из всякого дерьма можно слепить пулю. А крайним всегда оказывался технолог или начальник цеха, но реже. Работая на такой должности, нужно быть, конечно, человеком тертым, но когда тебе подкладывают очередную свинью, оставаться сдержанным и толерантным очень тяжело. Юра отводил душу при помощи ненормативной лексики, в этом вопросе он был настолько творческим человеком, насколько это подразумевала должность технолога. Начальник цеха Игорь Викторович, себе такого не позволял. Человек он был старой закалки из потомственных интеллигентов, как в фильмах про революции – среди толпы рабочих непременно должен быть инженер в фуражке с умным лицом и близоруким взглядом из-под небольших очков в стальной оправе.