– Вяжи его, ребята! – приказал воевода.
Когда связанного и избитого охотника привели на допрос. В палате сидел за столом дьяк, двое стражников стояли по бокам
– Развяжите, – приказал дьяк.
– Лучше не надо, – возразил один из конвоиров, – здоров бугай, когда брали, насилу сладили.
– Ладно, – согласился дьяк.
Он макнул перо в чернильницу и стал задавать пленнику вопросы. Охотник без утайки отвечал: кто таков, откуда, чей холоп, сколько лет. Покладистость узника вызвала у дьяка даже некоторую симпатию. Он поглядывала на него с благожелательностью, видя, что с ним не будет особых хлопот. Но, когда дошли до вопроса – в чем виноват, – дело встало. Дьяк быстро осерчал и повысил голос, пытаясь добиться у арестанта признания своей вины. Но узник твердил одно – невиновен. Его спокойные ответы, теперь напротив стали раздражать и выводить из себя дьяка.
– Ты что же хочешь сказать, – усмехаясь, говорил он, – что у нас невинных людей ни за что, ни про что на улице хватают и в острог тягают?
Пленник кротко улыбался и не отвечал на провокационные вопросы. В один момент открылась потайная дверь в стене, и в комнату вошли двое людей. При их появлении, дьяк и дружинники кинулись на колени. Это был посадник и его староста. Посадник, тучный человек в алом кафтане, сел на лавку. А староста остался стоять.
– Это он? – спросил посадник.
Староста подтвердил.
– Как зовут? – спросил посадник.
– Егорка, – подсказал дьяк.
– Не тебя спрашивают, – буркнул на него посадник.
– Прости батюшка, – виновато поклонился дьяк.
– Что же молчишь-то, ирод? – воскликнул староста. – Отвечай боярину.
– Так сказано уже, – молвил Егорка, – что же зваться-то попусту, не к добру это. Плохая примета.
Посадник вдруг захохотал, смех услужливо подхватили остальные.
– А ты веселый парень, – отсмеявшись, сказал посадник, – на волоске от гибели, а в приметы веришь. Молодец, люблю таких, может сладим с тобой. Скажешь мне все как на духу, да и отпущу тебя с миром. А не скажешь – пеняй на себя, в яме сгною.
– А чего ты от меня хочешь услышать? – спросил Егор.
Что-то в этом вопросе не понравилось посаднику, задело. В нем была какая-то дерзость, выражавшаяся в том, что смерд говорил с ним, как с равным. Но посадник до поры пропустил это мимо ушей. Он только что отобедал, выпил меда и находился в умиротворенном состоянии. Но спрашивать узника, как собирался поначалу передумал.
– Ну, скажи мне, – обратился он к дьяку, – что за ним, какие грехи водятся?
Дьяк, торопясь, схватил какие-то свои записи, но от волнения, читать не стал, а, сбиваясь, стал говорить по памяти:
– Кличут Егоркой, сын такого-то, из деревни такой-то. Пропал уж несколько лет как, вместе со своей сестрой. Недавно вернулись. Построили большой дом, не хуже княжеского. Работать не хотят, оброк, барщину выплатили за десять лет вперед. На вопрос – откуда деньги, ответить отказались. Сестрица вскорости исчезла. Обо всем было доложено тиуну. Сам смерд изъявил желание откупить себе вольную. Но тиун, почуяв неладное, приказал доставить смерда к себе для разговора. Егорку под конвоем повезли к тиуну, но по дороге он убег. Пойман вчера на рынке, спустя шесть месяцев после побега.
Выслушав доклад дьяка, посадник обратился к узнику со словами:
– Ну что скажешь в свое оправдание.
– Объясни боярин, в чем моя вина, и я тогда найду что сказать.
– Вина твоя, смерд, в том, что ты не явился по моему приказу.
– Человек не может быть виновен в том, что не явился на беседу к другому человеку, – спокойно ответил Егорка.
– Всякий другой человек не может. Но непослушание смерда – сиречь тяжкое преступление. Что ты на это скажешь, умник?
Посадник говорил спокойно, но дьяк, хорошо знавший своего хозяина, уже замечал косвенные признаки надвигающейся ярости. Умник сказал следующее:
– Когда мою сестру похитили печенеги, мои отец и мать пришли к тебе и бросились в ноги, моля о помощи. Но ты сказал им, чтобы лучше бы они следили за своей шалавой дочкой. С тех пор я не считаю себя твоим смердом.