Оглянулся: за окнами темно и тихо. Вроде бы никого там нет. Снова поглядел на Тейзурга, на его подобие, тяжело вздохнул. Прочистив горло, попытался крикнуть:
– Флаченда!
Получилось негромко и сипло, как будто он тонул в зыбучке, и гортань уже сдавило. А мыслевесть ей не пошлешь, Лорма навела на нее заклятье, чтобы бобовая ведьма не могла связаться с кем-нибудь на стороне.
– Флаченда, нужна ваша помощь!
Даже не шорох – легкое движение за спиной.
– Фла…
Куду успел понять, что теряет сознание.
Он беспокойно дремал в норе под корнями старого дерева – одно название, что нора, с хоромами Пятнистого не сравнить, даже в кошачьей шкуре еле втиснешься – когда уловил, что ситуация изменилась.
Лорма удалялась, словно устремившийся на свет далекого фонаря мотылек. Или, скорее, кровососущее насекомое вроде москита или слепня.
Проблему с сохранением человеческого облика она каким-то образом решила – похоже, не без помощи Тейзурга, и выглядела привлекательно. Если смотреть глазами. Но у него-то было еще и другое зрение, и он видел ходячую мясорубку, ненасытную кровопийцу с бездонным желудком, тут ни черты лица, ни изящные формы ничего не исправят. Неужели Эдмару это нравится?
Перевел восприятие в режим, когда мир становится сквозистым, пронизанным туннелями, пунктирами и связующими нитями: сплошная структура, ничего кроме.
Лорма-слепень удалялась через Хиалу. Вязкое пространство Нижнего мира находилось в непрерывном движении, словно тесто в процессе перемешивания, вдобавок вурвана использовала чары, мешающие отслеживанию, но ясно, что она уже далеко. Зато ее подданные никуда не делись.
На возвращение к обычному зрению потребовалось время: мир преобразовывался постепенно.
Хотя на самом-то деле никуда он не преобразовывался, мир одномоментно содержит в себе все возможные и невозможные форматы – менялось лишь восприятие наблюдателя.
Можно делать это и быстрее, но он не умел. Если ускориться, сознание поплывет, закружиться, разлетится в клочья, и вопрос, когда эти клочья снова соберутся вместе – хорошо, если через пару-тройку суток. Это вроде кессонной болезни, только хуже.
Что такое кессонная болезнь? Он ведь знает… Однажды он…
Не имеет значения, что было однажды. В Сонхи он дома.
Время шло, но пока переформатирование не закончено, действовать не получится: не отличишь, где верх, где низ, запнешься о первый же корень, влепишься в первое же дерево. Уже проверено.
«Не хватает всплывающего сообщения: «Преобразование выполнено на столько-то процентов».
Какое всплывающее сообщение, что за бред?
Или не бред, есть в этом какой-то смысл…
Но ему не нужны чужие смыслы, потому что в Сонхи он дома.
Эта мысль переливалась всеми оттенками бирюзы, и вспомнился мертвый Начелдон, повисший внутри гигантской капли над террасой дворца.
Начелдон знал. Но теперь уже не расскажет.
Что он знал, о чем не расскажет?..
Какая разница, если в Сонхи я дома.
Наконец преобразование завершилось: он целиком вернулся в эту реальность, в эту ночь, в полный шорохов и запахов тропический лес. Выбрался из своего укрытия и направился в сторону дворца. Вначале лапы заплетались, но потом это прошло.
Окна светились за резной черной листвой, изнутри доносились высокие голоса амуши и сокрушенный человеческий голос – там как будто спорили. Кот подобрался ближе, вскарабкался на ветку, поглядел, что творится в комнате.
Наконец-то появился шанс! Амуши всей толпой умчались прочь, во дворце никого не осталось, кроме Тейзурга, Флаченды и двух ее приятелей.
Пока Бельдо Кучелдон угнетенно смотрел на консорта с разрисованной физиономией и соображал, как исправить ситуацию, он мягко перепрыгнул на подоконник, сменил облик, бесшумно выпрямился и в мгновение ока вырубил ненужного очевидца.
Первым делом надо избавить Эдмара от блокирующих артефактов. Ошейник не поддавался – застежка заклятая, разобраться можно, но сколько времени на это уйдет… Пленник открыл глаза.
– Ты… Что ты здесь делаешь?!
– За тобой пришел! – прошипел Хантре – ответ прозвучал так, словно он огрызнулся. – Я не могу расстегнуть эту дрянь!
– О-о… – Тейзург сощурился, а в следующую секунду оттолкнул его, нетвердо поднялся и бросился к шкатулкам, стоявшим в ряд у стены.
– В чем дело? Там что-то важное?
– Убирайся отсюда!