– Хрящ попался! – свирепо пояснил Дирвен.
Содрогание земли в этот раз еле ощущалось и длилось недолго. Даже вскакивать и тащиться на другое место не пришлось – хвостатая сказала, не опасно.
– Кажется, все заканчивается, – произнесла она с таким унынием, точно сожалела об этом, хотя на самом-то деле, к крухутакам не ходи, думала о несчастной поварихе.
– Что случилось? – поинтересовался Хантре.
Его остриженные волосы начали виться и окружали лицо пламенным ореолом. Эдмару на всех наплевать, только на него не наплевать…
А Дирвену наплевать, что впечатлительная рыжая сволочь распереживается, и никакая Наипервейшая Сволочь ему не указ!
– Там Тьека, – бросил он, глядя на Тейзурга с затаенным вызовом. – Провалилась и в яме сидит. Ее не вытащить. Может, уже завалило.
– Почему сразу не сказал? – рыжий поднялся на ноги, как распрямившаяся пружина. – Бери веревки, пошли.
– Куда?.. – опешил Дирвен.
– Тьеку вытаскивать. Или предлагаешь подождать до завтра?
– Хантре, это опасно, – вмешался Эдмар. – Ты же видел эти ямы – там все неустойчиво, стенки в любой момент могут осыпаться. К сожалению, Тьека обречена, и если ты полезешь за ней – это будет напрасная игра со смертью.
На Дирвена он даже не взглянул. И вряд ли можно считать это хорошим признаком.
– Посмотрим, – бросил Хантре. – Идем. У тебя есть «Тягло»?
– Да, – растеряно отозвался амулетчик.
Все вышло не так, как он думал. Он ведь думал, что рыжий начнет страдать, как Тунанк Выри, а тот вместо этого сразу подорвался спасать Тьеку. Деловито, словно пожарный или какой-нибудь полицейский из тех, которые при любом светопреставлении действуют по инструкциям. Только у него же нет никаких инструкций…
Наипервейшая Сволочь и Тунанк Выри остались сидеть возле обломка доски с недоеденной колбасой и кувшином. Хвостатая смотрела с надеждой, стиснув от избытка чувств маленькие костлявые кулачки, Тейзург – с непроницаемым выражением, а кулаки-то и у него были сжаты.
Дирвену стало чуток не по себе, и он ринулся вперед, потом спохватился – у него же «Скоробег», угонится ли за ним рыжий? Но тот перекинулся и помчался вприпрыжку.
Яма была на месте, повариху все еще не засыпало.
– Готовь веревки, – выпрямившись в человеческом облике, приказал рыжий. – Я спущусь, обвяжу ее. Тащить начнешь по моему сигналу, и тащить надо будет быстро. Сбросишь мне веревки, когда я буду внизу.
– Как ты спустишься? Обрушится же все…
Но тот вместо ответа снова перекинулся и прыгнул в яму, легко перескакивая с одной опоры на другую. Амулетчик, с веревками наготове, наблюдал за перемещениями кота с замиранием сердца. Порой начинали сыпаться комья почвы и камешки, но это была мелочевка, стенки провала оставались на месте. Похоже, Хантре еще и магию применил, чтобы удерживать их в неподвижном состоянии. Наконец он добрался до дна, принял человеческий облик и махнул рукой: давай.
Дирвен скинул все четыре веревки. Рыжий проворно обмотал Тьеку и снова подал знак: тащи!
Активировав «Тягло», амулетчик потащил, пятясь от ямы, яростно впечатывая каблуки ботинок в раскисшую землю. Лишь бы веревки с живым грузом ни за что не зацепились… И лишь бы не случилось сейчас очередного содрогания…
Наконец через край мешком перевалилась оплетенная веревками Тьека, встрепанная, с темным от грязи лицом, словно глыба земли с космами седых волос. На спине у нее висел кот, уцепившись когтями за толстую вязаную кофту. Едва они оказались в двух шагах от кромки провала, он соскочил, перекинулся в человеческий облик, подхватил ее под мышки и бегом отволок подальше. Вовремя, потому что тут-то и посыпалось: в отместку за то, что из глотки вырвали добычу, яма отвоевала себе еще немного пространства.
После этого рыжий свалился, как подкошенный, рядом с поварихой. Та пыталась шевелиться и что-то невнятно бормотала. Лишь бы не оказалось, что она спятила...
Пошатываясь, Дирвен направился к ним. Он взмок и тяжело дышал, на ладонях горели ссадины.
Вблизи выяснилось, что Хантре без сознания, а Тьека глядит вполне осмысленно и твердит слова благодарности.
Когда амулетчик избавил ее от веревок – пришлось резать, узлы были затянуты намертво – та обняла его и произнесла по-нангерски, еле ворочая языком: