Сомнение грызло Петренко: был взрыв или нет? Этот вопрос томил его, терзая жгучим сознанием неизвестности. То, что взрыв по времени мог уже быть осуществлен, казалось самым мучительным, так как если Петренко проспал его, то он так и не мог быть уверен, что Павел сумел выполнить свой план.
“Неужели, черт возьми, я мог уснуть так крепко, что взрыв меня не разбудил?” — напряженно размышлял Петренко. Да, это не исключалось. Он мысленно шел по следам Павла — этот путь был им издали изучен во время пребывания на острове; здесь же густые заросли сушняка сплошной стеной загораживали все поле зрения, и о том, изменил ли поток свою дорогу, можно было только гадать.
Петренко решил пробраться до края зарослей, чтобы перед глазами открылись склоны гор. Это была ближайшая и неотложная задача.
“Успею ли?” — кольнула беспокойная мысль. Он поднялся на ноги, посмотрел на солнце. До заката оставалось еще часа три. И вдруг яд новой тревоги залил сердце:
“А успеет ли Павел добраться до лагеря, если взрыв еще не произведен?” Он метнул взгляд на часы. Ровно четыре. Да, если взрыв запоздал, то почти весь путь Павлу придется совершать в глубоком мраке.
Морщась от боли, Петренко попробовал опереться на больную ногу. Идти было дьявольски тяжело. Он выломал сухой стебель покрепче. Оперся на него. Так шагать было легче. Подобрал мешок, взвалил на плечи и побрел на восток, продираясь сквозь колючие стебли сушняка.
Косые лучи солнца жгли ему шею. Он шел осторожно, напряженно прислушиваясь и стараясь не слишком шуметь, чтобы не пропустить звука взрыва. Вечерняя тишина, нарушаемая только хрустом его шагов, сгустилась до физической ощутимости. Он останавливался временами и замирал в неподвижности. Стрекозы уже умолкли. Царило гнетущее безмолвие.
Он шел около часа, беспрерывно останавливаясь и прислушиваясь. Наконец сушняк стал редеть, показались далекие скалы, накаленные багрянцем заката.
Он остановился, тяжело дыша, не видя открывшихся перед ним сказочных альпийских лугов. Поискал лихорадочно бегающими глазами знакомую белую нитку потока — и сердце его замерло.
Все оставалось на своем месте. Так же извивалась на багровой стене трепещущая серебряная полоска воды. Застыли на вершинах гор белые колпаки льдов. Чуть дрожал нагревшийся за день воздух.
— Да, — сказал Петренко, утверждая какую‑то свою, еще не совсем осознанную мысль, — так.
Он вытер рукавом пот со лба. Сбросил мешок. Постоял, блуждая рассеянным взглядом по диковинным растениям, устилающим каменистую почву. Вынул табак и бумагу, закурил, жадно затягиваясь.
Да, все было ясно. Очевидно, с Павлом что‑то случилось. Острая тревога за пропавшего товарища боролась с тяжелым ощущением катастрофы.
Да, это совершенно ясно: Павел не дошел до потока.
И, живой или полуживой, Петренко должен идти. Необходимо, двигаясь хоть ползком, разыскать гигантский каучуконос, растущий в этом заколдованном мире, и сделать попытку осуществить план Павла Березова. И одновременно принять меры, чтобы выручить товарища.
Стрелки часов вытянулись прямой линией, показывая без пяти пять.
“К ночи доплетусь до подножия, — решил Петренко, ощупывая больную ногу, — а завтра начну штурм. Если только сумею найти растение”.
Он исподлобья посмотрел на красные склоны гор и вдруг, окаменев от неожиданности и восторга, увидел взметнувшийся к снежным вершинам гигантский черный столб, вспухший облаком красной пыли. Не успела осесть эта пыль, как слух Петренко потряс страшный грохот разрыва, удесятеренный отражением от скал.
Видно было, как сразу потемнели красные стены скал — это вола хлестала сквозь пробитую брешь, устремляясь в долину. Ни фигуры Павла, ни движения в преображенных массивах гор — ничего не разбирал Петренко на таком расстоянии. Лицо его горело счастьем удачи, гордостью за своего друга, неописуемой радостью за успех дела, которому посвятили они свои жизни.
— Молодец! — закричал он громовым голосом.
Эхо ответило ему:
— Э–э!.. Э–э!.. Э–э!
Петренко тяжело опустился на землю, ощущая приступ смертельной усталости. Напряжение последних минут исчезло, и опять больную ногу схватило клещами острой боли. Он растянулся на земле, не спуская глаз со склона горы, по которому неслись потоки мутной воды.
“Должно быть, уже вошел”, подумал Петренко, тщетно пытаясь рассмотреть фигуру Павла в воротах ущелья Батырлар–джол. Ничего не было видно. Быстро смеркалось. В лучах заходящего солнца плавились бурые стены скал.