— О, Тамара, это печальная весть.
Девушка испуганно посмотрела в лицо своему жениху.
— Пан Урзин тебя опечалил?
— Да, любовь моя. Он пишет так хорошо, как только он умеет писать. Каждое слово у него — луч любви и света. Но в конце он мне сообщает, что обстоятельства вынуждают его оставить Подград и наш дом. Он благодарит меня за всю любовь, которой, как он пишет, я его осчастливил. Последний абзац очень печален, заметно, что ему было тяжело его писать. Я не могу дождаться, чтобы отец прочёл своё письмо. Может быть, в нём объяснение намерения Мирослава.
— Так пойди к нему, Никуша, отзови его в сторону. Нет, лучше я его попрошу сюда. Пан Урзин не должен от нас уйти. Ведь он ещё не знает, что должен принять аптеку.
Тамара провела рукой по лицу Никуши, посмотрела ещё раз в его глаза и исчезла.
— Что ты хотел, Никуша? — спросил Коримский через некоторое время, обнимая сына.
— Отец, ты уже прочёл письмо Мирослава?
— Нет, а что?
— Тогда прочти его, пожалуйста.
Коримский удивлённо развернул письмо. В нём было ещё одно, адресованное Аурелию. Затем он начал читать, держа письмо так, чтобы и Никуша мог читать.
«Многоуважаемый пан Коримский! Все приготовления закончены. Дом убран так, что в нём в любой час может состояться семейное торжество. Аптеку мы по Вашему желанию сразу же привели в порядок. Все медикаменты мы подписали новыми этикетками. В присутствии Генриха я открыл новую книгу. В неё всё заносится с точностью, и неясности исключены. Мы привели также в порядок и лабораторию, с врачом я просмотрел все счета.
Тем самым, моя работа у Вас, пан Коримский, закончена. По контракту я обязан заявить об уходе за два месяца вперёд, однако обстоятельства вынуждают меня оставить Вас уже теперь. Простите меня за это, но неприятностей из-за невыполнения моего долга в вопросе увольнения у Вас не будет. Замену Вы легко найдёте, если Генрих Вас не устроит. Я же дольше оставаться не могу.
Бог с Вами, пан Коримский! Да благословит Вас Господь во всём!
Живите счастливо и примите за всё сердечную благодарность от уважающего Вас и преданного Вам Мирослава Урзина».
— Что это значит, отец? — повернулся Николай к Коримскому.
— То, что он пишет глупости, — ответил Коримский, нахмурившись. — А что он тебе написал?
— И со мной он тоже прощается.
— Не беспокойся, Никуша, из этого ничего не выйдет. Он не знает, что мы завтра приедем. Я с ним поговорю, и у него пройдёт желание оставить нас и искать новые связи, — успокаивал Коримский своего сына.
— Завтра утром я ему дам телеграмму, чтобы он нас встретил. И если он уже упаковал чемоданы, то пусть их распакует. Ему это, наверное, не так трудно сделать, как это было бы нам, — пошутил он.
— Не говори так, отец, мне больно это слышать.
— Какой ты странный, Николай! Ты не понимаешь, что и его чемодан будет полнее, когда он станет владельцем «Золотой лилии»?
Коримский опять принял свой надменно-весёлый тон, но у Никуши так болела душа, что он с трудом мог улыбаться. Отец еле уговорил его вернуться к остальным. Позже Коримский присоединился к старшим и с непринуждённым видом принял участие в общем разговоре.
В это же самое время Аурелий, уединившись, читал своё письмо.
«Дорогой Аурелий! Из твоих рук я зимой принял аптеку, поэтому я теперь хочу и вернуть её тебе. Пусть Генрих тебе всё покажет. И, пожалуйста, возьмись за евангелизацию в Подграде. У тебя достаточно образования и сил нести Благую Весть и великим людям этого мира. А нам, малым людям. Благая Весть особенно нужна, чтобы было чем утешиться в бедности, скорбях и одиночестве.
Я надеюсь, что и Никуша не будет молчать. Однако ты подай ему пример, тебе это будет легче. Очень хотелось бы ещё поговорить с тобой, и мне тяжело уходить, не простившись со всеми вами. Но о чём я говорю! Вы все бедному Мирославу оказали много любви. Да вознаградит вас Бог за это! Бог с тобой, доколе свидимся! Твой Мирослав».
Аурелий смял письмо. «Что за странные мысли! Ты хочешь убежать от нас? И так как ты не пишешь куда, легко может случиться, что мы потеряем твой след, и тогда действительно мы свидимся у ног Христа. Но из этого ничего не выйдет, мой бедный Мирослав. Дядя заслужил, конечно, чтобы ты удрал от него, и он навеки остался бы твоим должником! Однако ты в нужде. Об этом говорят мне твои слова «чтобы было чем утешиться в бедности, скорбях и одиночестве» Но подожди ещё немного, всё это кончится для тебя».
Аурелий велел позвать маркиза, и долгий разговор между ними закончился к удовлетворению обеих сторон.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Солнце зашло, заалела вечерняя заря. Прекрасный день, обрадовавший немало сердец, клонился к исходу. Лучами заходящего солнца он посылал также свой прощальный привет блуждающим во мраке людям.
На станции П остановился скорый поезд. Проводник открыл дверь вагона первого класса и с интересом смотрел вслед группе людей, выходивших из него. Господа с вниманием и заботливостью сопровождали дам к ожидавшим их экипажам.
— Это Орловские, — шепталась стоящая вокруг публика.
Другие, заметив чернокожего слугу, добавляли:
— А это чужие из Подолина.
Через несколько секунд дрожки унесли прибывших от любопытной толпы. Один экипаж около города свернул в сторону, взяв направление к аптеке. Сидевший в нём аптекарь Коримский помахал остальным на прощание шляпой. Вечерняя заря освещала его дом, сказочной красотой сверкали окна. Дверь аптеки была уже заперта, и когда Коримский зашёл в дом, он услышал музыку и пение. Коримский, облегчённо вздохнув, улыбнулся. «Это лучшее доказательство того, что он ждал меня», — пробормотал он вполголоса.
Он пошёл на эти звуки и пришёл в наполненный людьми зал.
Коримский сел у дверей так, чтобы тяжёлый красный занавес скрывал его от глаз присутствующих. Но никто и не обернулся.
Одни присутствующие пели от всей души, а другие внимательно слушали пение.
«Тебя зовёт Спаситель Сам,
Стою у двери и стучу.
В твоём я сердце жить хочу?
Мзду ль войти к тебе в твой храм?
Несёт прощенье Он грехам,
И хочет мир в тебе излить.
Он просит дверь лишь отворить:
Могу ль войти к тебе в твой храм?»
На Коримского эта песня своим текстом и печальной мелодией произвела неприятное впечатление; он нахмурился. Пропели третий куплет:
«Не вечно будет умолять Тебя к себе Его принять.
Внимай же, друг. Его словам:
Могу ль войти к тебе в твой храм?»
Урзин, которого Коримский до этого момента не видел, подошёл к столу, чтобы помолиться. И когда он опустился на колени, отблеск 'вечерней зари осветил его. Коримский не мог оторвать глаз от его лица. Ему казалось, что он такое лицо уже когда-то где-то видел.
На молитву молодого человека он не обращал внимания, но текст, который Урзин сначала прочёл, ему запомнился, так как он был очень краток: «Ко Мне обратитесь, и будете спасены, все концы земли».
— Мои дорогие друзья! — начал Урзин, окинув всех присутствующих взглядом.
— В необычный час мы собрались, ибо завтра у меня уже не будет возможности с вами говорить. Так как я ещё сегодня ночным поездом намерен оставить Подград, я хотел проститься с вами и передать предложенную мне Господом весть. За время, которое мы могли проводить вместе вокруг Слова Божия. я вас непрестанно просил: примиритесь с Богом! И о том же я вас и сегодня хочу просить. Но есть здесь и такие, к которым я сегодня обращаюсь в первый и в последний раз. Их я прошу выслушать меня внимательно, ибо это мои последние слова к ним.
В собрании среди присутствующих возникло движение, послышался шёпот, но вскоре все успокоились. Коримский, неприятно удивлённый, смотрел на своего провизора, и лицо его становилось всё мрачнее. «Значит, он всерьёз намеревается уйти! Но я не хочу, чтобы он ушёл, ему нельзя уходить!» Сначала он так был занят этими мыслями, что и не слышал слов проповедника, но потом прислушался.