Коримский подпёр тяжёлую голову руками. «Никуша, мой Никуша!» — стонал он Оголившаяся правда пронзила его, как остриё стали. Глаза его прозрели. Больше двадцати лет Коримский был падшим человеком, но он не верил в это и не чувствовал себя виноватым. Больше шестнадцати лет он считал себя страдальцем, с которым поступили несправедливо и который вправе с холодной гордостью отвернуться от людей, осмелившихся прикоснуться к его чести. В мире он вёл примерную жизнь и тем доказал, что он безупречен. Да он сам в это поверил, а теперь старое пожелтевшее письмо, о котором он даже не знал, существует оно ещё или нет, показало ему, что он действительно был падшим человеком, погубившим невинную девушку Он опозорил на всю жизнь своего первенца, если он жив, и что этот его сын никогда не узнает отцовской любви и заботы.
Верно, что человек, согрешивший против шестой заповеди, никогда не чувствует любви к несчастному доказательству своего падения. Но кровь родная — не водица, и иногда заявляет о себе там, где мы меньше всего об этом думаем.
Молодой Манфред Коримский знал, что сына Людмилы он никогда не мог привести к Наталии Орловской, даже если Людмила мертва. А ведь это было его дитя! Но и перед миром он этого не смог бы сделать, потому что пострадала бы его честь. Свет не карает заблуждений, он требует их тайны. Лишь бы всё было скрыто, тогда всё хорошо!
Коримский, поседев преждевременно от забот о единственном сыне Наталии, вдруг почувствовал горячее желание узнать о судьбе отвергнутого и забытого ребёнка. О, если бы он был жив! Ведь если сын Людмилы мёртв, то исполнится также угроза отца Людмилы, и сын Наталии умрёт!..
Коримский вскочил. «Надо ещё раз приняться за поиски! Я должен убедиться, что он жив, и тогда…»
Он сложил письмо, сунул его в карман и собрал рассыпанные вокруг бумаги. Среди них он нашёл ещё корешок от денежного перевода, на обратной стороне которого отправитель благодарил за то, что господин аптекарь так долго ждал и что он рад наконец рассчитаться с ним.
Бедный человек! Он честно вернул деньги, которые когда-то взял у него взаймы и благодаря которым он смог приобрести собственный дом. Но когда Коримский сможет вернуть ему то, чего он его лишил? Никогда! Если ты у ближнего своего похитишь пшеницу с поля, то может вырасти другая; если сожжёшь его дом, он выстроит другой. Но если лишить человека чести, доброго имени, стереть улыбку с его уст — то это исправить трудно.
Коримский запер письменный стол, лёг на диван и зарылся лицом в подушки. Он спрятал своё лицо от самого себя, чтобы даже ночь не увидела, как оно покраснело. Ибо, когда он сказал себе, что хочет найти отвергнутого сына, если тот ещё жив, и перебрал в уме, что ещё хотел бы исправить, он вдруг представил себе, как его сын стоит лицом к лицу перед ним. Его сын носил перед миром печать позора на своём челе. Но чьего позора? О, что сын может сделать против греха отца, который так легкомысленно обрёк его на отверженность и презрение?
В этом мире справедливость проявляется иногда очень странно. Перед грешным отцом люди снимают шапки; в невинного же сына они бросают камни. А Бог — Отец сирот и покинутых — видит и слышит всё и воздаёт. Он воздал и этому человеку, заронив в его душу червя неумирающего. Кто, кроме Него, мог бы его умертвить?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Едва рассвело, когда Николай Коримский проснулся, подкреплённый целебным сном. И так как не было никого, кто бы ему в этом помешал, он уже через четверть часа стоял полностью одетый в коридоре. Кругом ещё было тихо. Лишь когда он спешил через двор к большому саду, услышал, что работники кормили коров и лошадей.
Тишина и одиночество благотворно действовали на юношу. Умиротворённый, он гулял по саду, вдыхая аромат испанской сирени, жасмина, роз и других весенних цветов, которые умелой рукой были посажены вдоль стены крепости. Над искусно посаженными кустарниками Бог Сам насадил боярышник, белым цветом которого утренний ветер засыпал сад. Как здесь было хорошо! Николай всегда любил этот сад, который изза своего сказочного расположения был лучше всякого искусственно заложенного парка. Но такой красоты, как сегодня, молодой Коримский в нём ещё не замечал. Когда он был здесь в последний раз, его окутывали осенние туманы, а потом была эта ужасная для него зима. Теперь природа пробуждалась к новой жизни! Но только ли природа? Разве в нём самом не было много нового? Разве он за эту зиму не научился безропотно страдать?
Разве не за эту зиму все его золотые надежды и планы на будущее рухнули? Разве перед ним не стояла ещё одна трудная задача: без страха смотреть в собственную могилу? Да, много нового было в нём, а самым новым была мысль о потусторонней жизни.
«Когда Вы увидите природу во всей своей красе, — писал Урзин,
— тогда представьте себе, что и наша жизнь за воротами смерти будет такой же свежей, прекрасной, без слёз и болезней, полная блаженства, света и красок. И самым чудным в ней будет то, что никакие грозы не нарушат тишину, никакие бури не пронесутся, никакие туманы не омрачат небеса, никакой иней не убьёт цветы
— ибо весна вечная неизменна»,
О, эти золотые слова, как целебно они действовали на больное сердце! Ещё раз жить, жить вечно, не истлевать, не распадаться в прах! «Ибо Я живу, и вы тоже должны жить», — повторил юноша вполголоса про себя.
Он прислонился к дереву, мечтательно глядя на горные вершины и на заалевшее над ними небо. «Христос умер, — думал он дальше, а теперь Он опять жив и больше никогда не умрёт. Но как сказал вчера Мирослав? «Он умер за тебя и за меня, поэтому Он имеет право даровать мне и тебе жизнь вечную. Проси Его, и Он тебе её даст. Вечная жизнь начинается уже здесь, на земле, точно так, как в зимней природе, кажущейся мёртвой, скрыта невидимая сила для пробуждения к новой жизни, которая проявляется весной».
Юноша склонил голову, и из глубины его сердца наконец, после недели борьбы тьмы со светом, вознеслась первая молитва:
«О, Иисус Христос! Помилуй меня и даруй мне новую, вечную жизнь! Аминь!», Ветерок зашумел в цветущей вишне, и одна из её ветвей наклонилась и коснулась бледного лба юноши. Он почувствовал это нежное прикосновение всем телом. Ему казалось, что невидимая рука навсегда освободила его от страха перед смертью. Он подбежал к ближайшей каменной скамье, сел на неё, не обращая внимания на росу, достал из нагрудного кармана Новый Завет и начал читать. Он открыл место, где Мария искала мёртвого Иисуса, плакала у гроба, а затем ликовала, когда увидела Его воскресшим. Юноша ощутил вдруг особую, сцятую радость, какую здоровый человек, далёкий от мыслей о смерти, никогда не почувствует.
Потом он полистал страницы и ещё раз прочёл уже не раз во время болезни прочитанную историю страданий Христа. И снова услышал слова: «Он умер за тебя и за меня!».
Заря поблёкла и взошло солнце, занимался чудный весенний день. Под ласковыми лучами солнца во славу Творца расцветут цветы, но ни один не будет прекраснее того, который сейчас, напоённый росой божественной благодати, нерешительно раскрывал свою чашечку. Это был цветок первой любви к доселе неизвестному, только теперь познанному Небесному Жениху.
Юноша вскочил, будто и не было в нём той телесной слабости, ощутив непосредственную близость Иисуса, Который Сам был жизнью. Николай стал подниматься вверх по скале, всё выше и выше. Раньше, ещё мальчиком, он без труда поднимался на эту отвесную скалу и не было у него большей радости, как забраться наверх под стены старого замка. Сейчас он обходил отвесные стены, выбирая более пологие места.
На первом выступе скалы он остановился. У его ног лежал город. И вдруг он подумал, что так, наверное, Иерусалим лежит у подножия Голгофы. Как это раньше не приходило ему в голову!
Каким же трудным был крестный путь за чужие грехи!
«Что со мной случилось? Как легко я об этом думаю, а раньше не хотел и не мог, — размышлял он про себя. — Может быть оттого, что для меня всё это было чужим и непонятным? А теперь я в Него верю и мне кажется, будто всё это случилось только вчера.