Вчера — смерть Господа, а сегодня — Его воскресенье. Спасти род человеческий от погибели Бог, действительно, не мог иначе, как через смерть Своего Единородного Сына».
Под гнётом этих мыслей голова юноши склонялась всё ниже.
Он казался себе очень неблагодарным. Вся его прошлая весёлая мирская жизнь без Бога и без Христа тяжким грузом давила теперь его душу. Медленно он спускался со скалы. И вдруг он вспомнил слова: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими».
«Конечно, это так. Бог и для меня Сына Своего послал, а я Его не принял. Я мог бы быть чадом Божиим, как Мирослав, а теперь я — должник, который даже головы не смеет поднять».
«Бедная душа, если Иисус Христос пробудил тебя, наконец, к новой жизни, то не медли прийти к Нему и принять Его дар», — шептали ели над головой юноши.
Вдруг звук каких-то шагов отвлёк его от тяжёлых мыслей. Почти обрадовавшись, он поднял голову Он жаждал общения с человеком, ибо в ожидании доброго, но обиженного, как он считал, Иисуса ему было слишком одиноко. И вот между деревьями он увидел Урзина, освещённого восходящим солнцем. Какая неожиданная встреча для обоих!
— Откуда ты идёшь, Мирослав? — спросил Коримский после приветствия.
— Из города, Никуша.
— Но ты ведь идёшь с другой стороны.
— Да, я прогуливался. Но я никак не ожидал, что ты уже на ногах. Господь дал тебе хорошую ночь?
— О, очень хорошую. Впервые за всё время болезни я проснулся таким бодрым.
А здесь, среди весенней природы, мне особенно хорошо. Я поверил в загробную жизнь и молился. После этого я почувствовал такую радость, но теперь… — Николай махнул рукой, — теперь это прошло, и я ещё более несчастен, чем прежде.
— Это невозможно, Никуша!
— Но это правда.
— Расскажи мне всё подробно, пожалуйста!
Урзин взял своего друга за руку и повёл к садовой скамье. Они сели, и восходящее солнце осветило их своими золотыми лучами. В тишине благоухающего майского утра Николай рассказывал своему другу о жизни без Бога, о своих честолюбивых планах на будущее, а потом о сегодняшних мыслях там, наверху, на скале. Он говорил о любви Божией, о своей неблагодарности и закончил словами:
— Я чувствую себя несчастнее прежнего. Я познал Истину и осудил сам себя. Я погиб! Я вижу; что всё потеряно.
— Да всё, Никуша, кроме Иисуса Христа. Действительно, всё погибло, — продолжил Мирослав. — Твоя невинность, твоя справедливость, твой хороший характер, твои планы на будущее, твоё честолюбие, вся твоя без Бога прожитая жизнь — всё это погибло в тот момент, когда Господь тебя услышал и даровал тебе новую, вечную жизнь. Ты потерял всё, кроме Иисуса Христа, потому что у тебя Его ещё не было. Бог давал Его тебе, но ты Его не принимал. Чего у нас нет, то нам не принадлежит и того мы не можем потерять. Ты такой же неблагодарный, каким был я.
Но разве ты хочешь оставаться таким? До сего дня ты не принял Иисуса Христа, так прими Его сейчас и благодари нашего доброго Отца за Него. Никуша дорогой, сделай это сейчас!
Провизор встал и опустился около скамьи на колени и, не ожидая, когда друг последует его примеру, начал молиться. Когда он закончил молитву, раскрылись уста глубоко потрясённого юноши:
— Господь Иисус Христос, прости и прими меня. О, великий, святой добрый Бог! Из Твоей руки я принимаю этот драгоценный дар и благодарю Тебя за Него! Я верю, что Ты и меня, недостойного, любишь. О дай мне стать чадом Твоим! Аминь.
Ещё некоторое время они стояли на коленях, потом встали и бросились друг другу в объятия. Теперь плакал Урзин. Но недолго, и солнце могло вскоре видеть, как они, рука об руку, шли по саду.
Но их мысли уходили далеко в небеса, куда ушла воплотившаяся любовь Отца Небесного, оставив завет: «Любите друг друга, как Я возлюбил вас». В этот момент им было Совсем нетрудно исполнить эту заповедь.
Вдруг Николай остановился и посмотрел на городок у их ног.
Затем он быстро повернулся.
— Мирослав, где тот дом, где ты проводишь собрания?
— Ты знаешь о наших собраниях? — удивился Урзин.
— Маргита писала мне о них. Но не только о них. Она написала мне также, что она познала Истину и решила перейти в евангелическую церковь. Дорогая моя сестричка приняла Иисуса Христа раньше меня. Тогда я её ещё не понимал, а сейчас понимаю и так рад, что мы вместе пойдём одним путём. Но не думаешь ли ты, Мирослав, что моей Маргите предстоит трудная борьба? Ведь Орловские — строгие католики, что они скажут?
На светлое лицо юноши набежала тень.
— Каждого христианина ждёт борьба! — Но Бог нам всегда дарует победу через Иисуса Христа. Очищая золото, наш Господь никогда не даст сгореть ему в горячей печи.
— Я верю в Его любовь. И Маргита выстоит! Только она так молода, слаба и неопытна.
— Это верно, но у неё два брата.
— Два? Как это?
— Один на небе, другой — здесь. Небесный Брат вооружит её силой, земной брат ей поможет здесь, не так ли?
— О да, но прежде я хочу познакомиться с Адамом Орловским.
Однако мы отвлеклись… Где этот дом?
— Там напротив, видишь?
— Как хорошо, что много людей собирается слушать Слово Божие! Они все евангелической веры?
— В основном — да, но есть и католики.
— Как это чудно! Надо же было тебе приехать сюда, чтобы собрать нас, иначе мы все жили бы без Бога и без религии. Меня отец хоть на конфирмацию посылал, потому что у него были лошади, чтобы поехать туда. А другие дети ходили в католическую школу и занятий по религии у них не было. Кто в этом виноват,
Мирослав? Бедность евангелической церкви?
— Отчасти, да. Если бы евангелическая церковь не была такой бедной, она могла бы содержать евангелиста, как это делается в Германии. Этот евангелист заботился бы не только о разрозненных евангельских душах в Подграде, но и в округе. По воскресеньям он с детьми проводил бы воскресные занятия, собирал бы молодёжь вокруг себя, проповедовал бы в арендованном для этого доме.
— Конечно, так должно быть. Но одна ли бедность виновата?
— Не только. Здесь две причины — материальная и духовная; недостаёт любви к Иисусу Христу. Было бы больше любви, больше бы делалось для Него.
— Не суди нас, Мирослав. Мы виноваты, это верно; но как любить того, кого не знаешь?
— Ты прав, Никуша. Я не осуждаю ни тебя, ни других.
— Я думаю, ты слишком добр. Но я осуждаю сам себя. Когда я подумаю, сколько я тратил на одного себя в школе и потом на мои хобби… На эти деньги, если бы трое таких, как я сложились, мог бы жить евангелист.
Лицо провизора просветлело, но друг его это заметил.
— Да, если бы дать ему квартиру и частично питание. Ему так уж много надо, и они не были бы оставлены, — произнёс он вполголоса.
— Что ты сказал? Не были бы оставлены? — Николай пылко обнял своего друга.
— Не хочешь ли ты оставить нас теперь, когда так нужен нам, особенно мне и Маргите?
— О нет! Но позволь объяснить тебе. Настоящего евангелического викария католическая церковь в Подграде не трогала бы.
Он был бы под защитой закона. Мне же не сегодня-завтра невозможно будет проповедовать Христа распятого, так как я делаю это без призвания и разрешения. Я единственно опираюсь на Закон Божий, а для мира он ничего не значит. Если Господь и дальше так будет благословлять и умножать наше собрание и если живое, видимое христианство дальше распространится, нас обвинят в сектантстве и мракобесии, и не только со стороны католической церкви. А потом последует запрет, и я не смогу противостоять властям. Об этом я уже много думал. Я надеюсь, что Господь услышит меня и Сам продолжит начатое дело.
— Мирослав, а ты знаешь кого-либо, кто мог бы занять место евангелиста?
— Нет, Никуша. И вообще в Венгрии ещё не дошли до, того, чтобы осознать необходимость ставить и других людей, кроме пасторов, на внутреннюю миссию. Сюда можно бы послать так называемого левита, то есть проповедника и учителя в одном лице. Лишь бы в его сердце жил Иисус Христос, тогда бы всё было хорошо.