— Даже с Никушей? О, расскажи мне что-нибудь о той прошлой жизни.
Кто мог отказать ей в такой просьбе? Адам рассказал, как он любил тётю Наталию и двоюродного брата, который был немного моложе его; что он неделями пропадал в аптеке и каким кумиром Для него был отец Никуши и Маргиты. Он раскрыл перед ней своё и Николая счастливое детство и семейное счастье её родителей.
Он поведал ей обо всём, что было до его отъезда в гимназию, и закончил свой рассказ словами:
— Когда я вернулся, счастье растаяло, как сон. Ты спрашиваешь меня, что я думаю о твоём отце. Теперь, когда дедушка ждёт его в Горке, я радуюсь. Что бы ни говорили, он остался у меня в сердце таким, каким я его знал до нашей разлуки, и я не могу поверить в его вину.
Маргита схватила руки мужа своими, уронив цветы.
— Поверь, он невиновен. Письмо, которое он мне написал, когда впервые попытался приблизиться ко мне, я всегда ношу при себе, — голос её дрогнул, слёзы заблестели в её чёрных глазах. — Пожалуйста, прочти его и поверь ему хотя бы ты, Адам!
Она достала свой блокнот и вынула из него тщательно сложенное письмо. Пока он читал, она собирала рассыпанные цветы.
Закончив чтение, Адам задумался. С одной стороны, он осуждал Наталию Орловскую, которую он когда-то так любил. Но он не мог понять Коримского: как тот допустил над собой такое надругательство. Он бы такого никогда не вынес!
Но когда первый порыв гнева утих, Адам признал, что Коримский, не имея доказательств своей невиновности, ничего не мог поделать против приговора общественного мнения, как только дальнейшей своей жизнью убедить людей, что они были к нему несправедливы.
Когда Маргита поднялась, он отдал ей письмо.
— Я благодарю тебя за доверие, — сказал он искренно.
— А ты ему поверишь?
— Как я могу сомневаться, Маргита?
Она спрятала лицо в цветы. Ах, как ей было грустно! В то же время она радовалась, что Адам поверил её отцу.
Молча они пошли дальше, пока не поднялись на холм.
— Здесь мы подождём, — сказала Маргита, — и издалека их увидим, когда они появятся. Я так благодарна тебе, что ты мне рассказал, какая тесная дружба связывала тебя с Никушей раньше.
Мне хоть не приходится просить тебя о частице любви к нему.
— О нет, — ответил он искренно, — детская любовь очень легко возобновляется. Я только думаю, что не нужно было покупать имение в Боровце, мы бы все поместились в Горке.
— Отец не хотел, — сказала Маргита. — Но мы позаботимся о том, чтобы они чаще бывали здесь, в Горке, — добавила она, подняв на него сияющие глаза.
Вдруг издали донёсся звон колоколов. Маргита вздрогнула.
Перед тем, как они отправились на эту прогулку, она прочитала стих из слова Божия, где было написано: «Сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим. 10:10). Там, дома, она решила использовать эту прогулку для того, чтобы сообщить Адаму сразу по его прибытии о своём твёрдом решении никогда не быть католичкой. Она чувствовала, что если не сделает этого сегодня, то с каждым днём этот шаг будет становиться всё труднее. Но время шло, а она до сих пор молчала. Раньше она думала, что это Адама не касается.
А теперь, когда они помирились, она почувствовала, что Адам вправе знать о её внутреннем убеждении. Она присела на пень и когда Адам прислонился к дереву напротив неё, начала рассказывать о занятиях с капланом Лангом, не замечая, что он нахмурился. Она не знала, что Адам Орловский был самого плохого мнения о любом служителе церкви. Глядя в милое невинное лицо Маргиты, он подумал: «Этот негодный поп часами любовался ею…».
Так как Адам её не прерывал, она рассказала ему также свой разговор с деканом Юрецким о том, что католическая церковь до этого времени совершенно не заботилась о ней и что она теперь на неё, Маргиту, не имеет никакого права. Она заявила, наконец, что никогда не сможет принадлежать церкви, учение которой не соответствует её внутреннему убеждению.
— Я должна сказать тебе прежде, чем об этом узнает дедушка,
— сказала она. — Я вам верно буду служить в земных делах, но Духовного рабства не допущу и свободой совести не поступлюсь.
Я познала Господа Иисуса Христа и Его Евангелие. Позвольте мне жить среди вас беспрепятственно по Его воле. Позволите мне стать евангелической христианкой. Посмотри только на деревья, цветы, траву и кустарники — всё развивается и живёт по воле Божией. Если перенести всю природу в тесную теплицу, она погибает. Так было бы и со мной: я бы тоже погибла от рабства. Адам, не принуждай меня противоречить тебе! Я предпочла бы умереть, нежели отступить от познанной Истины. Если ты мне помешаешь, то Господь мне поможет. Перед дедушкой я свои убеждения сумею защитить, не огорчая его. Он меня слишком любит, чтобы не желать мне счастья. Что ты мне на это ответишь, Адам?
Она стояла теперь перед ним, освещённая заходящим солнцем. Скрестив руки на груди, он смотрел на неё. Никогда ещё он не видел такой убеждённой души, но теперь Маргита стояла перед ним, неприкосновенная, как сама душа. Для него это было чем-то новым, какой-то странной силой, перед которой он готов был преклоняться.
— Что ты мне ответишь? — повторила она свой вопрос.
— А если бы я тебе сказал, что Орловские были и остаются католиками, что они в своей среде не потерпят протестантки, попирающей ногами наши убеждения? — спросил он испытующе. — Если я скажу, что ты, будучи моей женой, должна быть католичкой, что тогда? Как бы ты тогда поступила?
Она протянула руку, указывая на дорогу, ведущую через лес вдаль. Он близко подошёл к ней.
— Не хочешь ли ты сказать, что оставила бы нас? А твоя любовь к дедушке?
— Моя любовь к дедушке оказалась бы, во всяком случае, сильнее, чем его любовь ко мне, ибо я ушла бы, благословляя и молясь за него. С ним остались бы вы все, а со мной на земле — никто. Так каким будет ответ?
Его лицо то бледнело, то краснело. Он уже давно ни во что не верил. Он не уважал церковных церемоний и презирал всех священников. Однако теперь, когда нужно было решить дать жене свободу или нет, он всё же не ощущал себя столь равнодушным безбожником, чтобы уступить без борьбы. Римская церковь, породившая испанскую инквизицию, воспитывала всегда, не исключая и наш «просвещённый» век, палачей и торговцев человеческой совестью.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Руки Маргиты были сложены, как для молитвы, сердце её в страхе взывало к Богу.
— Я верю в твоё благородство, Адам, — тихо произнесла она.
— Ты во мне не ошибаешься, неразумное дитя. — Он привлёк её к себе. — Верь, во что и как ты хочешь, я тебе мешать не буду и не стану навязывать тебе убеждения, которого сам не разделяю. Я запрещу священникам докучать моей жене и пичкать её своими премудростями. Лишь одного я желаю: не делай этого открыто.
Не обращай сейчас внимания общества на нас своим открытым переходом в другую церковь. Пусть дедушка с миром уйдёт из этой жизни.
Маргита не успела ему ответить, потому что снизу, с дороги послышался стук колёс. \
— Наши едут! — воскликнул Адам, выпустив Маргиту из своих объятий, и поспешил навстречу гостям.
Маргита не достигла желаемого: она желала открытого признания исповедания ею евангелической веры. Однако муж обещал не принуждать её стать католичкой, и она решила подождать в надежде со временем добиться своего. Вскоре она припала к груди отца, обняла брата и увидела, как Адам приветствовал своего дядю и кузена.
Часть дороги они ехали вместе, беседуя. Затем Адам предложил Коримскому и Лермонтову пройтись пешком, Маргита осталась наедине со своим братом. Она обняла его обеими руками.
— О, Никуша, дорогой мой, ты здесь поправишься обязательно! Иисус Христос услышал мои молитвы, и Он сделает так, чтобы на твоих щеках снова появился здоровый румянец.
— Я уже поправился, дорогая моя сестричка! От одного твоего вида! Но действительно ли ты счастлива? Я не ожидал такой встречи с вашей стороны. В» самом ли деле ты счастлива, Маргита?